И ад следовал за ним: Выстрел

Любимов Михаил Петрович

Чем больше я изучал дедова коллегу, тем меньше он мне нравился, хотя весь его вид излучал доброжелательность и надежность, вплоть до джентльменской «тройки»: удлиненный пиджак с двумя разрезами сзади, свободно сидевшие брюки с тщательно отглаженной «стрелкой», вязаный кремовый жилет, сорочка в крупную клетку, увенчанная малиновым галстуком. Моя развитая сенсорная система ощущала пугающую муть подо всей этой великолепной оболочкой, она подрагивала, застывала, отступала в темные бездны, боясь обнажиться и выдать себя. Чижик был любезен и пригласил нас развеяться в ресторане в старых добрых традициях (я сразу представил, как буду тащить на своем горбу отяжелевшего деда), в этот момент прозвучала мобила, и гость напружинил лицо, придав ему форс-мажорное выражение.

— Не дают дыхнуть, дела и снова дела…

На этом аудиенция завершилась, ресторан нам больше не угрожал, и Чижик благополучно отвалил, избавив нас от очередного коловращения.

Последние слова гостя:

— Конечно, не ждут тебя казни египетские, но надо ко всему быть готовым.

На всякий случай я залез в ящик буфета и проверил, не исчез ли оттуда альбом с африканскими марками, мало ли что. Эти проклятые марки я сам

спер у дальней родственницы, неосторожно оставившей меня наедине с этим сокровищем (до сих пор вспоминаю напряженные, потные руки, судорожно срывающие аккуратно приклеенные stamps). Затем начал расследовать сущность казней египетских. Их оказалось не так уж много, но почти все были омерзительными. Чего стоит наказание жабами, которые покрыли всю землю, залезали несчастным египтянам под одеяло, внезапно плюхались в суп и квакали днем и ночью. Не лучше были наказания пёсьими мухами. «По словам Филона, насекомое, послужившее орудием четвертой казни, совмещало свойства мух и собак, отличалось лютостью и неотвязчивостью. Издали, как стрела, неслось оно на человека или животное и, стремительно нападая, впивалось жалом в тело и как бы прилипало к нему» («Толковая Библия» Лопухина). Скорее всего, под пёсьими мухами подразумеваются оводы, не дававшие покоя египтянам и стадам их животных. После этого Господь повелел Моисею и Аарону взять по пригоршне печной сажи и подбросить ее высоко вверх перед фараоном. Так они и сделали, и покрылись тела египтян и животных их страшными язвами и нарывами. И испугался фараон, что всю оставшуюся жизнь будет мучиться и чесаться из-за язв и нарывов и решил отпустить-таки евреев. Но Бог укрепил сердце его и дал ему смелость поступать согласно своим убеждениям, ибо хотел, чтобы отпустил фараон евреев не из страха, но из осознания того, что ни один земной царь не может спорить с Богом. И вновь не отпустил иудеев фараон, хотя я вижу тут плоды воспитательной этики Бога.

Глава пятнадцатая, оптимистическая, жизнь продолжается, ми избавились от запоров и участвуем в олимпиадах

В крови до пят, мы бьемся с мертвецами, Воскресшими для новых похорон. Федор Тютчев

Тем временам я, то бишь Алекс, отлеживался на кожаном диване, ощущая себя проколотым футбольным мячом и не поверив ни одному слову лицемера Чижика. Явно он явился не просто из вечно дружеских чувств, а с определенной целью, отнюдь не самой благородной. Думал я о расплате за грехи предков, ведь грехи могут уходить корнями в глубины веков, Рюрик переел блинов, а у его потомка на этой почве несварение. Возможно, в роду бесчинствовал лишь один злодей, — значит он, словно клеймо, отпечатывается на всех последующих поколениях? Или лишь на следующем поколении? Или через два поколения? Или вообще распределением грехов распоряжается лишь Господь? В его силах затормозить возмездие на несколько веков, пока оно совсем неожиданно не вынырнет и не ударит молнией в новорожденного, еще ничем не запятнавшего себя в жизни. Или переместится на совсем другой род, но тогда теряется смысл предупреждений Магистра, тогда все переворачивается и превращается в хаос без причин и следствий, в бушующее море, в жизнь без начала и конца.

Жизнь гораздо проще, чем нам порой представляется, и тщетно искать истину в схватках тамплиеров и госпитальеров, в загадках Великого Магистра и прочей мистике. Кто может мстить мне за смерть Челюсти? Разумеется, не Монастырь, который сгинул в небытии, и не англичане, для которых он был лишь пешкой в «холодной войне».

Так кто же? Может, все-таки Монастырь. Ясно, что пелена секретности заволокла все действия властей во времена всего дела Крысы. И Крыса ли это был? Крысам не дают Героя, а Крысоловов не обрекают на гибель.

Я вызвал Чижика для продолжения разговора в отель «Будапешт», бывший «Аврора», где в фойе стоял симпатичный медведь (естественно, чучело), которому иногда пьянчуги вставляли в пасть сигареты. Внутри лабал потрясный полузапретный джаз с ударником Лаци Олахом, выделывавшим палочкой такие замысловатые кренделя, что все охали, глуша коктейль «Белый медведь» (смесь коньяка с шампанским, хаф-хаф). Медведь по-прежнему встречал гостей у входа и даже посвежел, ресторан перестроили, добавив золоченые ложи для публики, и, чтобы пахло Парижем, назвали «Опера». Там любовались дешевой эстрадой новые аристократы, купаясь в «Moet & Chandon» и доставленными утром прямо из Франции устрицами. Чижика я ожидал около медведя, он не приходил, и я решил потрапезничать в одиночестве. К моему изумлению, Чижик уже сидел за заказанным мною столиком, — сразу его невозможно было узнать, ибо его физиономию украшали усы и борода.

— Это что это за маскарад? — спросил я старого друга.

— Ты же сам говорил, что за тобой наружна…

Я отказался от табльдота, ныне именуемого шведским столом, и мы в порыве солидарности заказали луковый суп и каре ягненка, сопровождала все это бутылка французского шампанского.

— Что тебе нужно? — прямо спросил Чижик деловым тоном.

— Развей, пожалуйста, мысли о моей судьбе. Ты намекнул на это у меня дома.

— Была такая американская книжка «Беги, кролик, беги». Ясно?

— Какой кролик?! Ты спятил?

— Не лишай сына отца, а внука — деда. Я тебе все сказал, даже больше. Или ты уже намеков не понимаешь?

— Ничего не понимаю. Полный абсурд!

— Давай лучше приступим к обеду. Может, шампанское освободит тебя от тупости.

Так мы молча дожевали до самого конца, перед кофе Чижик легко поднялся и устремился к туалетам. Там он, видимо, выпорхнул через окно, ибо больше я его не видел.

Под мостами утек целый океан времени, я молча дохлебал свой кофе. «Мне кажется, мы на аллее крыс, где мертвецы свои глодают кости», — вертелась в голове строчка из Элиота. Так мы и

расстались (странно, что не сказав друг другу «Счастлив вас видеть»), я шел по переулку, где когда-то жил ходок по уркам Гиляровский, а позже стоял роскошный винный магазин. Там в юности я очаровал блондинистую продавщицу, и потом целый год у меня не переводилась до жути сладкая и вязкая вишневая наливка. Боже, как много бухали сахара во все продукты при тоталитарном режиме, словно заботились о том, чтобы восприятие жизни было сладким! Только ради уничтожения этой политической линии можно приветствовать приход к власти демократов, приверженцев кофе без сахара и обезжиренных девочек. К тому же продавщиц регулярно проверяли на чистоту организма, и это было дивное совмещение приятного с полезным. Я миновал меховой магазин и уперся в некогда главный идеологический центр Карла и Фридриха, который бдел и не допускал, чтоб в театральных постановках Учитель слишком явно картавил и походил на еврея. Шутки шутками, а ведь Карлуша был прав, когда писал, что человек в угаре базарной экономики совершенно не понимает, куда движется, и в отношения он вступает неосознанные, и вокруг муть и туман… Поэтому не надо рыдать по поводу общественных идей при Базаре, которые как путеводная звезда! Какие там могут быть идеи? Одна пламенная идея: УРВАТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ.

Далее — «На холмах Грузии лежит ночная тьма, течет „Арагви“ подо мною» (интересно, подают ли там ныне шашлыки по-карски?). Выход к основоположнику столицы Юраше на коняге (хотя по путаным новейшим теориям, это скорее всего внук Чингисхана хан Батый). Сик транзит, как говорят славяне, радуйся, что ходишь по земле («и сердце бьется в упоенье, и для него возникнут вновь»), вот и туалет… — фига с два, его уже переделали в магазинчик цветов, ужасно жить, когда драматически меняются эпохи. Заскочил в книжный и был сражен развалами с завалами, — почему так распух конгломерат пишущих шизофреников, вяжущих веники, и олигофренов, режущих вены? Мир не стал читать больше, наоборот, оскудел и одурел, но почему законы рыночной экономики работают в обратную сторону, когда дело касается раздолбаев? Видно, раздолбайство создает свое уникальное магнитное поле, утягивающее под себя пространство и время, это целая планета, раздолбайство, там свои законы и страсти.

Глава шестнадцатая, скорбная, ибо начальству рано или поздно приходится расплачиваться за грехи

…Труба… Командиры, к бою! Труба… Трубы… О трубе… Трубою… Эдуард Багрицкий

На первый взгляд, предельно глупо выращивать змею, направляя ее к еде клавишами 2, 4, 6 и 8, тем более что развернуть змею нельзя, и еще труднее избежать столкновения змеи со стеной или со своим хвостом. Когда включаешь кнопку «Кампания» змея переходит в следующий лабиринт, съев десять порций еды, казалось бы, занудно, но очень помогает во время ночного дежурства по банку. Игра в Snake стала моей любимой после приобретения мобильного телефона, который я включал в сеть, опасаясь разрядить батарейки, экономил, хотя получал в банке вполне прилично, благо, бывшие коллеги не забывали, помнили, под кем трудились в организации. Конечно, не особенно престижно просиживать в банке сторожем (дежурным комендантом) три ночи в неделю, причем числясь советником по вопросам безопасности, но зато не видел никто, по ночам уже не работали. Это не времена при Отце Народов, когда, бывало, сидели часиков до четырех утра, правда, попутно пощупывая уборщиц, которые заступали под утро, пощупал — и к супружнице под бок, она требует, а ты утомлен вечной нервотрепкой. А сейчас тоже порой наваливаются грешные мыслишки об уборщицах, есть еще порох в пороховницах, но все они молоды и резвы, работают по совместительству, да и цены на пенсионеров не рассчитаны. Интересно, что сижу я в истинно капиталистическом заведении, которым вертят бывшие коллеги, подсуетившиеся во время перестройки, просматриваю газетки, в основном бульварные (от серьезных голова идет кругом, а тут то мама дитя удушит, то старика украдут и его квартиру хапнут), а думаю все о войне. Она, именно она запала в душу. Забрили меня совсем пацаном, определили в артиллерию, и так прошагал я до самой Праги, без единого ранения, словно Бог оберегал меня на этом кровавом пути. Потом на комсомольско-партийную работу, поднялся постепенно до секретаря горкома, оттуда в ЦК на большую работу, а потом за кордон. В Праге влюбился в чешку (до сих пор ощущаю запах ее ситцевой юбки), чуть не женился, но пронесло мимо, а то коротал бы денечки в малокомфортабельных местах. Некоторое время после разоблачений Хрущева бегал в Политехнический, слушал Евтушенко с Вознесенским, радовался, что наступают другие времена, и под ленинским знаменем мы отрешимся от всех прегрешений Сталина и построим наконец-то новое общество.

Там и познакомился с Мариной, тоже комсомольской активисткой, поженились, родили двоих дочерей. Жили счастливо до проклятого переворота, когда меня упекли в каталажку и опозорили. Потом выпустили, отправили на пенсию, к счастью, сохранилась и поликлиника, и даже дача, которую я заблаговременно переписал на дочку. Но это все пустяки, мелочи жизни, хотя, конечно, маленькое удовольствие катиться колобком вниз с вершин, а шеф разведки — это мой звездный час, конечно, много иллюзий рассыпалось в пыль, но много и понял. Ведь перед назначением я считал, что буду ворочать всем миром, словно это маленький глобус, шутка ли сказать — несколько тысяч преданных и не очень агентов во всех странах, а может, и больше. Казалось, пальцем шевельну, — и вмиг капитализм превращается в социализм, с переходным периодом или без переходного, путем революции или контрреволюции или медленного врастания одного в другое. Никогда не ожидал, что вымахаю в такие большие начальники, сначала удивлялся величине своего творческого заряда. И я призван был стать тем самым винтом (не винтиком), который закрепит победу страны над мировым злом и выведет нас на последний, на решительный бой.