И быть роду Рюриковичей
Шрифт:
Присел Олег. Мелкая волна с шорохом набегала на берег и шипя уползала в песок. Олег расстегнул рубаху, стащил сапоги, опустил ноги в воду. Стало приятно. В прозрачном мелководье резвилась стайка мальков. Пошевелил Олег пальцами ног — рыбки врассыпную. «Словно люди в момент опасности», — подумал князь.
Неожиданный удар в спину толкнул его, и стрела, скользнув по броне, упала тут же. Олег мгновенно обернулся, увидел покушавшегося. Тот убегал к лесу. Ещё несколько шагов, и скроется в чаще. Но тут его догнала стрела.
Только теперь Олег заметил Урхо. Лопарь опустил лук, медленно направился к убитому. Подошёл и князь.
—
Возвратился Олег к валуну, обулся. Обратной дорогой в город думал, кем подослан стрелок: древлянским ли князем или кривичским, а может, остались доброхоты бывших князей Аскольда и Дира? Хотел спросить у лопаря, не встречал ли нападавшего раньше и где в Киеве могут быть убийцы, но Урхо отстал.
Солнце опустилось к кромке дальнего леса, когда Олег вернулся в город.
Анна часто и подолгу смотрела на Днепр, а когда видела корабль греческих гостей, не скрывала волнения.
— Если плыть по этой реке вниз и вниз несколько дней, то попадёшь в море, — говорила она Ладе. — Вы его называете Русским, а мы Понтом Эвксинским. Если корабль поплывёт на юг, то его ждёт Константинополь, а если повернёт на восток, то окажется в моём городе. Имя ему Херсонес. Когда князь Олег направится в град Константина и если он возьмёт меня, я увижу мою родину...
Анна вздыхала.
— Херсонес — самый прекрасный город, — восхищённо говорила она, — лучше его разве Константинополь. Красоту Херсонеса нельзя описать, его надо видеть. Дома и улицы моего города из камня, а храмы и дворцы из мрамора. В Херсонесе и вокруг растут виноград и цветы, а на площадях, которые у нас форумами зовутся, бьют фонтаны. Высокие стройные кипарисы подпирают небо. Славяне — язычники и поклоняются своему Перуну. Это злой бог, вы приносите ему жертвы, а мы, христиане, молимся своему Богу в храмах. Это торжественно, и с молитвой человек душой возносится к Богу. Наша вера истинная...
Слушая гречанку, Лада не могла даже представить, как можно жить в каменных домах, ходить по булыжным мостовым, молиться не на капище, а в мраморных храмах. Она, как и Анна, мечтала попасть с Олегом в Царьград. И конечно же он непременно возьмёт её с собой...
На торжище, в той стороне, какой оно к пристани примыкает, стоит изба. Изба как изба, стены бревенчатые, но вот оконца взяты в решётки металлические, и двери дубовые с запорами. Это мытная [75] изба. В ней суровые мытники собирают в княжью казну торговую пошлину со всех товаров, какие гости торговые привозят в Киев.
75
Мыто (мыт) — налог, пошлина, сбор за провоз товаров, прогон скота через внутренние заставы в Древней Руси.
Мытник — сборщик мыта.
Мыто для всех равное, что для варяжских гостей, что для греческих, готских либо из стран восточных. Никого не выделял Олег, велено со всех по правде взимать, за то каждому гостю и людям его давали на прожитье хлебом и мясом, солью и вином, да ещё наделяли на обратный путь.
А коли требовалось корабль чинить либо паруса обветшалые, временем и ветром порванные, поменять, отказа иноземцам не было. За исполнение этого спрашивали с мытного старосты, боярина Олексы, а тот с мытников.
Бывало, гость иноземный, учуяв какую обиду, тут же поспешал на Гору на княжий двор с жалобой, и тогда Олег вершил суд, кто виновен — мытники или сам гость. Ежели оказывалось, иноземец кривду чинил, то платил князю; коли мытник, плата гостю шла.
Однажды приплыли из Византии купцы киевские и, едва причалили, направились в Детинец к Олегу. Князь принял их на Красном крыльце, попотчевал и только потом выслушал.
А у людей торговых счёт к царьградской власти давний. Его они и высказали Олегу. Первым заговорил старейшина купцов киевских, седобородый Фома:
— Обидно нам, князь, терпели мы при Аскольде и Дире, что нас, гостей русских, бесчестят в Царьграде. Ряд, какой прежние князья с базилевсом подписывали, в империи забыли.
— В чём то бесчестье?
— С русских гостей ромеи мыто берут непомерное, подчас в убыток себе плаваем.
— Да только ли в этом дело! — вмешался купец Евсей. — В город впускают без оружия, живём за городскими стенами в русском квартале, где храм Святого Мамонта. Месячное дают не всегда и скупое, а на обратный путь пропитание сами себе покупаем.
Нахмурился Олег:
— Вижу, русским гостям позор от ромеев. И терпеть его вам до той поры, покуда мы не скрестим с ними мечи. Станет же то возможным, когда славяне в государство объединятся. Тогда мы заставим императора уважать русских торговых гостей. Пока же обещаю: как ромеи к вам, так и вы к их гостям. Не будем давать греческим гостям на прожитье и корабли их чинить не станем. Пусть они на нас своему базилевсу жалуются.
— И то так, князь Олег, — поддакнул старейшина купцов Фома. — Они нас за скифов принимают, а к нам за мехами и иным товаром охотно едут.
Уныло зимой на засеке. Воет ветер, наметает сугробы к бревенчатой ограде, на редкие кустарники, заравнивает овраги. Непрохожая, непроезжая степь зимой. Нет коню корма, и оттого печенежская орда ставит вежи у рек в низине, где берега ивами и тополями поросли, а снег не покрывает траву толстым слоем.
В такую пору не жди печенежского набега, и засека передыхает, хотя караульные день и ночь не покидают вышку: ну как решится какой-нибудь печенег поискать удачи на самой засеке?
Заковало льдом Рось, погнало по ней порошу, зашелестел на ветру высохший камыш, зашептал бурьян-сухостой, вымахавший за лето в рост человека.
В просторной избе топилась печь по-чёрному, дым валил в дверь и дыру в крыше. Засечники при свете лучин латали одежду, из сыромятной кожи делали постолы [76] , а Ивашка приспособился ставить на заячьих тропах силки, пробивал в Роси лунки и ловил подлёдно рыбу. Нередко крупные сазаны рвали шнур, сплетённый из конского волоса, или разгибали кованый крючок. А однажды Ивашка едва не столкнулся с волчьей стаей. Вышел проверить силки, а волки зайца рвут. Закричал Ивашка, засвистел, заулюлюкал и, вытащив меч, побежал на них. Тем и спасся.
76
Постолы — грубая обувь из целого куска кожи, стянутого сверху ремешком; плетёная обувь из лыка или верёвок, род лаптей.