И мир, великий и ничтожный
Шрифт:
2012
Ритуальное
Такое лето – то хандра, то сплин. Болею – видно, временем продуло. Сижу в ознобе и в печальных думах, совсем одна на краешке земли. А за окном пространство нараспах, и это тоже как-то утомляет. Всех развлечений – громыхать соплями и мучиться прострелами в висках.
Да ерунда, всё будет зашибись! Я ж паетеса, блин! сгущаю краски. Я не могу без ритуальной пляски вокруг костра – задабриваю жизнь? и от того сама впадаю в транс, неистребим во мне наивный чукча, камланьем заговариваю тучи в своём мирке – обязывает ранг. А, может, сан? да, впрочем, всё равно. Нам, чукчам, нету дела до регалий. Я прыгаю вокруг костра кругами и верю, что со мной светлее ночь, что без меня полнее пустота, и бесконечность без меня короче.
Я завершаюсь ритуальной точкой и начинаюсь с чистого листа.
2012
Там за дверью
Там за дверью не ты. Там за дверью чужой. Свет остылой луны как холодный ожог. Обращается боль в нестерпимый вопрос. Этот долбаный мир – мастер метаморфоз.
Солнце вкрадчиво встанет за дальним ручьём, этот хищный рассвет – обглодает живьём, обратит в жалкий мусор живые листы.
Там за дверью – чужой или, всё-таки, ты?
Путь до двери длиною в две тысячи лет, там за дверью неслышно вздыхает ответ. Угасает луна – твой ночной катафот. Этот долбаный мир без тебя не живёт.
Долгий скрежет замков, открывается дверь, спотыкается мир, размягчается твердь. Самый близкий чужой выдыхает: прости…
Ты пришёл – умирающий мир воскресить.
2012
До последней черты
Я знаю, что время состарится вместе со мной,
иссякший ручей не наполнится новой весной.
Качнутся константы чужих сопредельных миров –
и юное время залижет следы катастроф.
Но я доношу это ветхое время до дыр,
но я донесу до последней черты этот мир.
И новое время родится слепым и нагим,
и, может быть, даже оплатит чужие долги.
Я знаю, что каждому богу приходит свой срок,
что вновь прорастает трава на обломках миров,
я знаю, что вечность – пунктир из конечных времён.
Но мне неподвластен единственно вечный закон.
…не слушай меня, я всего лишь стареющий бог,
уставший от мира, в который поверить не смог.
Скажу по секрету, я знаю не больше, чем ты.
Но я не предам этот мир до последней черты.
2012
Аршинное
Семь раз отмерил на свой аршин – да по живому, да от души! Твои вопросы в ночной тиши летят по встречной. Но умирая в сто первый раз, ты научился не умирать. Твой ангел чёрту не кровный враг, скорей, предтеча. Слова невсхожи… наивный лох, всучили плесень и барахло. А чёрт летает чертям назло, мутант крылатый. Когда ответы меняют знак, когда рассветы не видят нас, всем хэппиэндам одна цена – по предоплате.
Не верь, обратно не позовут. Цени свой временный неуют в круговороте дождей и вьюг, лечи обиды. Когда предъявят последний счёт, за всё ответит твой кровный чёрт, поддержит слева твоё плечо, послужит гидом, душевно скажет: ну что, вэлком! и ты послушно за ним телком…
Дым сигаретный под потолком, слова невсхожи. Никто не равен, но всё равно.
А за окошком сгустится ночь, и отзеркалит тебе окно небритой рожей.
2012
Народное
Устав от сплинов и апатий
(интеллигентских мерехлюндий),
твержу с тоской: все люди братья,
а те, кто сёстры, тоже люди.
И высунув себя с балкона,
глотнув поллитра кислорода,
припоминаю утомлённо,
как вышла в люди из народа,
как путь прокладывала грудью
(с тех пор она слегка помята).
Но что-то тошно стало в людях.
Народ! хочу в тебя обратно!
Мне без тебя, народ, паршиво.
Томлюсь без смысла и без цели.
Ну, всё. Я, кажется, решила.
Схожу в тебя. В конце недели.
2012
Координатное
Сегодня мне привиделось во сне, что я лечу над миром и над правом… А утром тихо падал первый снег, ложился невесомым покрывалом. И этот белый первозданный мир был так многозначительно безмолвен и не обжит ни богом, ни людьми, не исковеркан неумелым словом.
Беззвучие начала всех времён, смешение осей координатных. Как будто ожил мой рассветный сон, где место бога всё ещё вакантно.
Я заперта в осях координат, и мир во мне мучительно спрессован.
Тот самый мир растаявшего сна на волосок от сотворенья слова.
2012
Однажды он вернётся
Однажды он вернётся, скажет: здрасте,
потрёт морщинистый усталый лоб
и улыбнётся встреченному псу.
А пёс зевнёт в ответ ленивой пастью
и побежит искать знакомых сук,
а, может быть, искать знакомых блох.
Ему болтать с бродягой недосуг.
Он уходил всего на полчаса,
он обещал, что возвратится к ужину.
Она болеет (кажется, простужена),
и с каждым днём всё хуже ей и хуже,
всё реже в телефоне голоса…
и время ужина застыло на часах.
Она уже не помнит смутных черт,
зачем глядит в окно – не помнит тоже.
Всё безнадёжнее прогноз врачей