И мир, великий и ничтожный
Шрифт:
ночного океана…
Когда-нибудь
он просто обернётся на пороге
и, может, посочувствует немного
всем тем, кто не успел окончить путь…
Когда-нибудь
он снова будет спать и видеть сны…
они смешны,
наивны и светлы, как у ребёнка.
А утро будет ласковым и звонким,
и будет долгий и счастливый день,
и солнечные блики на воде…
когда-нибудь.
Ну, а сейчас уснуть…
2011
Прозревшее
Пространство
Я задыхаюсь от бессилия, я в пустоте учусь дышать. Ты на воде тупыми вилами всё пишешь мой последний шанс.
Тяжёлый занавес опустится, как чёрный вечер в ноябре.
…мой ангел, пьяный до бесчувствия, ты так мучительно прозрел.
2011
Асфиксия
Он так долго молчал, молчал,
что отпала нужда в словах,
и в вино превратился чай,
облетела с дерев листва.
А молчанье росло, росло,
заполняя собою мир,
застывало в глазах стеклом,
оставляло следов пунктир.
С неба сыпался вечный дождь,
и ложился на землю снег.
Разрасталась в молчанье ложь,
и любовь задыхалась в ней.
Асфиксия любви, любви –
и уже не спасут слова.
Он так долго молчал, увы,
что успела остыть кровать.
…с неба сыпался Млечный путь
камнепадом погасших звёзд.
Он сумел… наконец… вдохнуть
и завыл, как бездомный пёс…
2011
Заметки на полях
Такая стынь, что каменеют звёзды. В такое время лучше не взлетать. Ты знаешь, как смертельна высота, когда внезапно исчезает воздух?
Но это так, заметки на полях… ты слишком молод, чтобы знать об этом. Тебя блябесят! мудрые советы! и удивляет мой усталый страх. Весёлый щен, наивный победитель, твой звонкий лай не остановит снег. И пропадают в белой пелене следы твоей неудержимой прыти. И я боюсь тебя не отыскать и потеряться в снежной круговерти. Ты так уверен в собственном бессмертье, что неизбывна боль в моих висках.
Но я привычно проглочу тревогу, приму твои крутые виражи.
…ты для меня – дыхание и жизнь, я для тебя – начало и дорога.
2011
Подранки
Слова неприцельно, но больно задели…
Ну что же ты, милый, палишь мимо цели? Не пулею в сердце – лишь парой картечин. Дурак ты, мой милый, зачем же калечить? Уж лучше бы сразу, уж лучше бы насмерть, неслышно подкравшись по свежему насту. Зима упокоит в своей круговерти.
А я позабуду тебя после смерти.
А я позабуду расстрелянный вечер, тебя не узнаю в случайности встречи, глазами скользну равнодушно и мёртво, не вздрогнет истёкшая кровью аорта.
Ну что же ты смотришь потерянным взглядом? Ну что же ты медлишь с убойным зарядом? Прицелься точнее, не рань понапрасну.
Подранки, мой милый, смертельно опасны.
2011
Зимнее
Ну, вот и всё. Закончилась пурга. И с неба брызжет нестерпимо синим.
Мой ангел, я тебе не стану лгать – я приходила, чтоб тебя покинуть.
Чужая ночь, ворованная жизнь, из зеркала – ухмылка альтер эго.
Зима, мой ангел, снова запуржит, мои следы укроет долгим снегом.
А с неба свет, холодный зимний свет. Душа прозрачна, словно на рентгене.
Зима, мой ангел. Виноватых нет. Рельефнее и резче светотени.
Я до сих пор умею понимать, хотя меня так больно отучали.
Зима, мой ангел, светлая зима заплаканную память укачает.
Я принимаю холод снежных стен и скользкие дороги без разметок.
Зима, мой ангел.
Время перемен.
До звона промороженных ответов.
2011
Инклюзия
Он ещё мал и глуп, и счастлив, и знает всё-всё на свете –
не от этого ли знания так безутешно и часто плачут дети?
а, может быть, оттого, что они становятся
непоправимо взрослыми,
твёрдыми, плоскими и острыми…
Их милая круглая глупость возводится в квадрат –
и квадратура круга особенно мучает в ночи и по утрам,
бьёт по сердцу, по печени и нагоняет тоску.
И тогда глупость поспешно возводится в куб,
чтобы спрятать свою наивную круглость,
мягкую, хоть и упругую,
за холодными гранями, жёсткими рёбрами и прямыми углами,
чтобы выглядеть прямолинейной, острой и многогранной
и слепить отражённым от солнца светом,
загадочно, монохромно и дискретно.