И на щите Давидовом начертано «Моссад»
Шрифт:
Но были и другие причины. Не нравилась Эшколу давняя дружба Амита с министром обороны Моше Даяном. Они часто общались напрямую — и это вызывало острые конфликты с премьером. Например, в марте 1968 года Даян захотел совершить тайную поездку в Иран для встречи с шахом и, не информируя премьера, обратился с просьбой организовать визит к Амиту — «Моссад» отвечал за конфиденциальные связи с Ираном. Когда об этом узнал Эш-кол, он пришел в ярость. «Что здесь происходит? — вопрошал Эшкол руководителя «Моссада». — Как вы посмели пойти на это? «Моссад» и вы лично подчиняетесь мне, а не министерству обороны или Моше Даяну». Отрицательно сказался на карьере Амита и инцидент с перехватом пассажирского авиалайнера в воздушном пространстве Ливана, посадки его в Израиле и тщательного обыска — искали Жоржа Хабаша (подробнее об этом эпизоде позже). Приказ на эту операцию исходил непосредственно от Даяна.
Все это привело к тому, что Амит был отправлен в отставку, ушел с военной службы и стал с успехом заниматься менеджментом крупного промышленного конгломерата, а во главе «Моссада» поставили генерал-майора Цви (Звичку) Замира. Цви Замир никогда раньше не служил в разведке, и это назначение было для всех в разведывательном сообществе неожиданностью. Но мотивы политической верхушки просматривались очевидно. Лидеры лейбористской
Биографическая справка.
Звичка Заржевский родился в Польше в 1925 году и попал в Палестину вместе с родителями в семимесячном возрасте. В 18 лет, уже под фамилией Замир, он вступил в «Палмах», участвовал в боевых действиях в 1948 году и сделал хорошую военную карьеру. Он получил звание генерал-майора и был назначен командующим Южным округом, а в 1966 году стал военным атташе Израиля в Лондоне.
Лондонское назначение не позволило Замиру принять участие в Шестидневной войне, и он, в отличие от других израильских генералов, не был окружен ореолом славы победителя. Он был «свой», он был управляем, он не пользовался чрезмерным весом — как раз то, что и требовалось.
И пришел он не на пустое место, а возглавил сильную и высокопрофессиональную структуру, с передовым на то время техническим оснащением. Успешно работала и самая близкая к «Моссаду» служба — за прошедший год во многих отношениях «Аман» стал сильнее, чем до Шестидневной войны. Но вскоре разведывательное сообщество Израиля потерпело самое тяжелое поражение за всю свою историю. Главные обвинения после самой тяжелой для Израиля войны «Йом киппур» были направлены на военную разведку; но справедливость требует признать, что это поражение не только на совести «Амана» — все члены комитета «Вараш» должны были знать о приближении новой войны и как минимум за пять месяцев до скорбного «Йом киппура» зафиксировать агрессивные приготовления противной стороны. Мог и обязан был всерьез вмешаться «Моссад», поскольку по своим каналам получал более чем достаточно тревожной информации — около 400 сообщений от агентуры и резидентов; но отношения в разведсообществе сложились так, что «гражданский руководитель» Цви Замир последнее, самое жесткое и точное предупреждение передал не лично, а через офицера связи в «Аман» и даже не проконтролировал, дошло ли оно до необходимого для принятия ответственных решений уровня — а оно «всплыло», только когда война стала реальностью.
Аналитические структуры «Амана» поразил серьезный недуг, — так называемая «концепция», которая утверждала, что арабы больше никогда не начнут серьезной открытой войны, поскольку понимают, что не смогут ее выиграть, а уж если такая война все-таки начнется, израильтяне разгромят войска противника и войдут в столицы Египта и Сирии. Поэтому все сообщения, не укладывающиеся в рамки «концепции», отметались. Но реальная обстановка на Ближнем Востоке никак не соответствовала «концепции». Еще в 1969 году появились все признаки, свидетельствующие о том, что менее чем через два с половиной года после унизительного поражения Египет восстанавливал свои вооруженные силы гораздо более быстрыми темпами, чем это представлялось Израилю, — но аналитики разведки не могли ни проверить эту информацию, ни правильно ее оценить, ни достучаться с предупреждениями до руководства и, в конце концов, не сделали ничего.
В феврале 1970 года впервые «русские советники», большая группа советских боевых офицеров, были прикомандированы к египетским подразделениям. Они не только осуществляли подготовку и помогали командирам, но и непосредственно управлялись и с командованием, и со сложной военной техникой, которая широким потоком поступала в арабские страны; этот факт серьезно изменил соотношение сил, из которого исходил Израиль в планировании обороны западных рубежей оккупированного Синайского полуострова, — но «Аман» не сумел заблаговременно получить информацию об этом наиболее серьезном продвижении сверхдержавы в регионе за последние тринадцать лет. Уже после войны 1973 года кнессет потребовал создания независимой комиссии для расследования причин неправильной оценки этой проблемы, но дело ограничилось тем, что «Аман» создал свою ведомственную комиссию под руководством генерала Иоеля Бен-Пората, начальника службы радиоразведки. Выводы комиссии можно было предсказать еще до начала ее работы…
По линии радиоразведки (и из агентурных сведений и от «стратегических партнеров» — ЦРУ), которая существенно укрепила свои позиции в Египте, поступала информация о том, что обучение и подготовка войск противостоящих арабских стран шли высокими темпами и с учетом современных требований (в частности, по развертыванию мобильных десантных соединений, применению новой техники и тактики), — но и это должного внимания так и не привлекло. Более того, в известной мере произошло «ослепление» ЦРУ — в тот период недостаточная собственная информация в ЦРУ по Ближнему Востоку шла от израильской разведки, охотно принимались сводки и аналитические обобщения «Амана», т. е. фактически «концепция» воздействовала и на ЦРУ, — в результате чего накануне начала военных действий президент Никсон заявлял, что считает «новую войну на Ближнем Востоке маловероятной», расценив массовые и необычные передвижения арабских войск 5 октября 1973 г. как «ежегодные маневры» [50] . В выступлениях Анвара Садата [51] , нового египетского президента, который сменил умершего Насера, появлялись все чаще намеки, которые трудно было списать на привычную арабскую риторику — но обращали внимание не на них, а, скажем, на сообщение французской «Монд», которое появилось накануне войны и вовсю отдавало типичной дезинформацией: «Молодые и неопытные солдаты президента Садата не в состоянии овладеть и пользоваться сложной советской техникой». Кстати, не получали оценки многие пропагандистские акции арабских стран; например, распускался (спецслужбами) слух о причастности «Моссада» к этому, говорили, что завербованный массажист втирал президенту некую таинственную мазь, которая вызвала смерть, — в общем, нечто весьма похожее на слухи и пропагандистские действия, которые некогда распространялись в СССР в связи с «делом врачей», — а единственной реакцией в Израиле было журнальное зубоскальство. Постоянно проводились большие маневры и движение египетских и сирийских войск, — но необходимые и достаточные, хотя вполне рутинные, меры предосторожности не принимались. Даже совсем незадолго до начала боевых действий временное снижение степени готовности египетских войск у Суэцкого канала было воспринято как подтверждение «концепции» и основание для сворачивания собственных мобилизационных мероприятий. То есть не слишком изощренный пропагандистский ход арабов — готовиться к войне в открытую, но сопровождая воинственную риторику регулярными «утечками» в прессу о слабости и неготовности собственной армии, — срабатывал. Тревожная информация поступала практически ежедневно, — но выводы делались в рамках «концепции». Аарон Ярив чувствовал, что в аналитической ветви его службы творится что-то неладное. Сослуживцы отмечали, что он каждый раз приходил в ярость, как только возникала тема аналитической работы. Обычно сдержанный, он орал, потрясая перед носом у аналитика досье, содержащим первичную информацию: «Ради бога! Ваши оценки не вытекают из этих данных!». В конце концов Аарон Ярив, который в свое время сделал для разведки очень многое, ушел в отставку с поста начальника «Амана» и был назначен советником премьера по вопросам борьбы с терроризмом. Заменил его ставленник М.Даяна генерал Элия Зейра, бывший военный атташе в Вашингтоне и затем заместитель начальника «Амана». Часть славы военной разведки, которая действительно очень много сделала для победы в войне 1967 года, доставалась и Зейра; но к сожалению, вместе со славой он впитал и «концепцию». И это было далеко не только его личной трагедией. Репутация «Амана» была так высока, что, когда в мае 1973 года, в то время, когда египетские части в зоне канала уже были приведены в состояние повышенной боеготовности, Зейра заявил, что Египет слишком дезорганизован и слаб для нападения на Израиль, в Иерусалиме это восприняли как абсолютную истину. В конце концов получилось так, что Зейра объявили чуть ли не главным и единственным виновником плохой подготовки Израиля к новой войне. Злословия в послевоенных публикациях, выступлениях аналитиков и политических деятелей в адрес этого «типичного военного бюрократа, заботившегося только о своей карьере», было больше чем достаточно.
50
Только за два дня до начала войны из Лэнгли пришло прямое предупреждение: «По нашим сведениям, арабы собираются напасть на вас», — но и на него был дан вежливый, но скептический ответ. Замдиректора ЦРУ в сердцах бросил: «В конце концов это их дело. Они считают, что знают, о чем говорят». Когда война разразилась, три офицера из руководства ЦРУ были отправлены в отставку.
51
Совсем незадолго до наступления, в обращении к народу в третью годовщину смерти Насера, 28 сентября 1973 г., Садат заявил: «Мы не пожалеем сил и жертв для достижения наших целей. Я не стану раскрывать деталей, но освобождение наших земель есть первая и главная из стоящих перед нами задач».
Да, конечно, Элия Зейра серьезно виноват; во времена оны в стране, для которой пишутся эти строки, за куда меньшее срывали погоны и отправляли на передовую (не говоря уже о случаях, когда срывали голову или стирали в лагерную пыль). Да, Зейра остался верным «концепции», даже когда собственный, безусловно надежный источник, опытный и точный в оценках полковник Симан-Тов, начальник разведки Южного командования, которое охватывало весь оккупированный Синай вплоть до линии БарЛева, шедшей вдоль захваченной Израилем стороны Суэцкого канала, 1 октября 1973 г. сообщил, что через несколько дней Египет двинет свои войска через Суэц и времени еще хватило бы на срочную мобилизацию и приведение войск в боевую готовность. По сей день достается от критиков и Цви Замиру, хотя и признается, что «Моссад» был более насторожен. Главные обвинения сводятся к тому, что Замир не проявил настойчивости и решимости. За два дня до сирийско-египетского нападения агент «Моссада» в Каире сообщил о приближении войны. Шеф «Моссада» воспринял это предостережение серьезно, но не стал отстаивать свою точку зрения в высших эшелонах, а в «Аман» просто передал сообщение по телефону, через помощников. Более того, в тревожный час Замир сам выехал за рубеж для личного опроса «источника», агента, который на короткое время был вывезен из Египта и в роковую пятницу 5 октября Голда Меир не могла найти Замира.
Но обвинять только руководителей разведслужб и нескольких аналитиков — неправильно. Не просто так они придумали «концепцию», не просто так в ней уверились и не просто из личных слабостей не смогли вовремя преодолеть зависимость от нее. Настоящая проблема не в них, а в политическом руководстве страны. Первые лица государства, прежде всего Голда Меир, Абба Эбан, а также близкая к власти, фактически участвующая в управлении страной оппозиция в лице Шимона Переса и Моше Даяна, по целому ряду объективных и субъективных причин, приняли как догму незыблемость военного превосходства над опасными соседями и фактически сделали все для ее претворения в жизнь. «Концепция» означала для них возможность продлить свое пребывание у власти. На то время сложилась историческая ситуация, когда социальная стабильность и динамичное развитие страны с ощутимым постоянным подъемом жизненного уровня стали единственными факторами, которые давали возможность «левым» оставаться у власти. А это, естественно, впрямую зависело от уровня военных приготовлений и внешней стабильности. Оппозиционные политические силы в тот период уже могли в любой момент, — что в конечном итоге и произошло в последующие годы, — принять на себя руководство страной. Удержание политического господства теперь определялось поддержкой масс, а для этого политика правящей партии должна была приносить процветание и военную стабильность. Приверженность «концепции» — это был, если так можно выразиться, политический инстинкт самосохранения. Странно, конечно, что такие умные и опытные политики, как Меир и Перес, позволили инстинкту зазвучать сильнее голоса разума, но даже боги, говорят, не могут сделать бывшее не бывшим. Но помимо воли божьей есть и еще один очень важный момент.
В первые десятилетия существования Израиля как государства срабатывал, фактически, один и тот же стимул — речь шла о самом существовании государства и народа, и абсолютное большинство населения готово было и терпеть лишения, и принимать жесткий режим безопасности, и повышать боеготовность ради того, «чтобы не увидеть египетские танки на улицах Тель-Авива». На рубеже 1970-х годов израильское общество претерпело серьезные изменения. Отчасти это было вызвано усталостью от многочисленных войн. Эгоизм и материализм пришли на смену идеализму и духу пионеров-первопроходцев первой четверти века, когда люди стеснялись говорить о деньгах и тех, кто был настроен на «делание денег», считали примитивными, какими-то не слишком достойными. Получение выгоды от каких-либо сделок вызывало почти осуждение. Однако на рубеже семидесятых в Израиле возобладал дух «золотого тельца», общее социальное стремление к материальному благополучию. «Мы победили — вот теперь поживем как люди», — быть может, такое никогда не произносилось вслух, но появилось в душах.