…И никаких версий. Готовится убийство
Шрифт:
«Почему „в страхе“? И почему „убегала“?»
«А как же! Натворила, а потом испугалась, наверное. Ничтожная душонка! Она столкнулась в парадном со стариком соседом, чуть не сбила с ног. Столкнуться ведь можно, только когда летишь не чуя под собой ног. И почему она не воспользовалась лифтом, а бежала по лестнице?.. Это тоже неспроста… А что ей помешало сразу же одуматься — вернуться и выключить газ? Но ненависть у нее была сильнее всех других чувств. Вы знаете, нет более лютого существа, чем обманутая женщина…»
«Почему „ненависть“? Почему „обманутая“? И зачем
«Любили?» — глаза Килины Сергеевны сузились, темная меховая шапочка, которую она не сняла, сдвинулась, и Ковалю, как и во время первой беседы с портнихой, показалось, что женщина сейчас фыркнет, как дикая кошка.
«Не знаю, как Нинка, — продолжала Христофорова, — но бедный Антон относился к ней без энтузиазма. Я уже это вам рассказывала… Ночами не спала, все думала: как же это могло произойти? Я сначала только чуть-чуть подозревала, но потом пришла к окончательному выводу: только она — машинистка. Тут и котенку понятно».
«Он и другим женщинам обещал жениться?» — спросил Коваль, пропустив мимо ушей замечание о котенке. Полковник мог напомнить Килине Сергеевне и о ее отношениях с Журавлем, но тактично воздержался.
Правда, сообразительная женщина сама догадалась об этом.
«О других женщинах не ведаю, — сказала она. — Что же касается меня, если это вас интересует, то мне не обещал, да я и сама не пошла бы. С Антоном дружили, не больше. Иногда он просил какой-нибудь своей пассии, которую туфельками ублажал, сшить в ателье платьице или костюмчик вне очереди. Не отказывала…»
Дмитрий Иванович знал, что это не так, что портниха долгое время была любовницей Журавля, но уточнять не стал.
«Его дом, маленькая квартирка, привлекал меня тем, что в нем встречались интересные люди, — продолжала Килина Сергеевна. — Подумать только, одна комната, теснота, а весело… Какая там непринужденная была обстановка, откровенная, дружеская! Кто бы ни зашел! И это прекрасно! Теперь ведь люди в основном по своим норам сидят. Как кроты. А тут общение. Не будет уже этого больше, бедный Антон! — Женщина приготовилась плакать и вынула из сумочки надушенный батистовый платочек. — Бедный, бедный Антоша!» — И приложила его к сухим глазам.
«А кроме машинистки кто еще бывал у него?»
«Я уже вам назвала, кого знаю».
«А больше некого вспомнить?»
«Нет. Да и зачем? И так все ясно. В тот вечер была у него Нинка и открыла газ…»
«Возможно, она просто грела чай и забыла выключить».
«При всем том она все-таки отличная хозяйка! Нужно отдать ей справедливость. Она и Антона заботой своей пыталась соблазнить… чтобы сделал хозяйкой в доме. Впрочем, она и так голову у него поднимала, словно уже жена. Придет, бывало, и куда подевалась забитая мужем и жизнью машинистка Ниночка?!. Нет, не могла она забыть выключить… Ее рук дело… — Взглянув на Коваля, портниха добавила: — Я сама, конечно, там не была. А про машинистку слышала от людей. От того же старого Коляды».
«А не сказал ли вам Коляда, в котором часу он столкнулся с Ниной Барвинок в парадном?»
Христофорова
«Сказал. Где-то в восемь. Возможно, в начале девятого».
«Умгу», — только и произнес Коваль.
Килина Сергеевна раздумывала: признаться полковнику, что старик слышал в квартире Антона и голос Павленко, или промолчать? Ведь это ничего не меняет. Может, негодяйка готова была и этим ухажером пожертвовать.
Коваль заметил нерешительность посетительницы и ждал, что еще она сообщит.
Наконец Христофорова не выдержала:
«По всей вероятности, там гулял и Вячеслав Адамович, но только я не знаю, не могу утверждать…»
И вдруг, словно испугавшись какой-то мысли, Килина Сергеевна вскочила.
«Разрешите мне идти… Простите, если отняла время. Может, я ошибаюсь в чем-то, наболтала какие-то глупости… Но человек ведь погиб… такой чудесный, добрый человек!»
Дмитрий Иванович проводил портниху до дверей, Килина Сергеевна казалась уже не решительной, а почему-то растерянной. На какую-то секунду даже остановилась в двери, будто хотела возвратиться и продолжить разговор, но потом повернулась и быстрым шагом пошла по коридору.
Не обиделась ли она на полковника за совет не заниматься своим расследованием, а спокойно ждать официальных результатов?
Сейчас в машине, по дороге в морг, вспоминая и это посещение Килины Сергеевны, и все, что знал о ней, Коваль пытался найти объяснение ее гибели… Но не находил…
Войдя в знакомое здание, на первом этаже которого помещалась судмедэкспертиза, Дмитрий Иванович направился в кабинет главного эксперта.
Петр Павлович Адуев, очевидно, только что поднялся из подвального помещения, где находилась анатомка. Он был в белом халате, туго облегающем его довольно плотную фигуру.
— А, Дмитрий Иванович! — приветствовал он Коваля. — Догадываюсь, с чем вы… Только что звонил Спивак. Значит, и вы интересуетесь этой женщиной, как ее… Христорадова…
— Христофорова… — подсказал полковник.
— Да, да. Падение и удар головой о ребро отопительной батареи. Глубокая вмятина на виске соответствует конфигурации трубы… Примерно сутки тому назад…
— А точнее, Петр Павлович? Вы же умеете до минуты… — польстил Коваль медику.
— Точнее? — Эксперт задумался. — Если точнее, то в воскресенье, часиков в десять-одиннадцать… Вот сейчас буду писать для Спивака и вас документ… — Судмедэксперт стал развязывать тесемки халата, чтобы снять его.
— Петр Павлович, я бы хотел взглянуть…
Адуев перестал развязывать.
— Хотите?.. — он помедлил несколько секунд. — Ладно, пойдемте. Халат вот, на вешалке.
Коваль повесил пальто и шапку на дешевенькую деревянную вешалочку, прибитую к стене кабинета, и надел халат.
В большом подвальном помещении покойницкой — и на кафельном полу, и на широких каменных возвышениях — покоилось несколько обнаженных трупов. Возле одного из них — длинного, во весь стол, мужчины — толпились юноши и девушки в белых халатах, и бородатый медик — очевидно, преподаватель, скальпелем что-то показывал им в глубоком разрезе брюшины.