И они построили волшебный дом. Повести, рассказы, сказки
Шрифт:
Шёл он и шёл, пока не увидел на обочине дороги камень.
А увидев камень, он присел на него, положил гитару на колени, легонько провёл пальцами по струнам и заиграл. Заиграл и запел.
Только не думай, что песенка его была грустна и печальна. Ничего подобного! У мальчишки был весёлый нрав, и хоть в животе у него бурчало от голода, он принялся распевать весёлые песни.
И вдруг вдали показалась карета.
«Ух ты, — тотчас смекнул хитрец. — А не катит ли ко мне густая похлёбка с чесноком, а может, и макароны в придачу? Ну-ка, старушка, давай постараемся для того богатого синьора, который в карете…»
Тут он запел и заиграл ещё веселее, ещё звонче.
А карета и вправду, проехав мимо, взяла да и остановилась. С козел спрыгнул слуга и зашагал к мальчугану, сидящему на камне.
Джованни сразу заметил: и что карета остановилась, и что прямо к нему идёт слуга. Но вида не показал. Играл себе да играл, пел себе да пел. Да всё громче и громче, всё веселее и веселее… Про себя же думал: «Так оно и есть! Идёт ко мне похлёбка. Похлёбка с чесноком! А может, монеты, которую бросит господин за мои песни, хватит и на макароны?»
— Эй, ты!.. — крикнул слуга. — Оглох, что ли? Зовёшь его, кричишь ему… — Он изо всех сил потряс мальчишку за плечо.
Тогда только Джованни-Баттиста перестал играть. Поднял на слугу глаза и спросил удивлённым голосом:
— Не меня ли вы кличете, добрый синьор?
— Поднимайся-ка поживее. Тебя требует сам герцог Гиз.
Мальчишка был смел и боек на язык, за словом в карман не лез.
— Герцог Гиз? — переспросил он. — Это что за птица?
— Поговори мне! — И слуга так толкнул Джованни, что мальчишка чуть не слетел с камня. — Зовут, так иди…
— А вы не пихайтесь, синьор. Я и сам найду дорогу… С этими словами он поднялся с камня и, хоть не очень торопясь, однако побрёл к карете.
Вот уж что правда, то правда: никогда не знает человек, что ждёт его впереди! И наш голодный, но весёлый Джованни-Баттиста Люлли знать не знал и ведать не ведал, что решается судьба всей его будущей жизни. Знай об этом, он не шёл бы таким увальнем, еле переставляя ноги. Он помчался бы бегом.
В те времена герцог Гиз был одним из самых богатых и знатных людей Франции. Он возвращался из Италии в свой парижский замок.
Люлли, подойдя к карете, учтиво поклонился.
Герцог поднёс к глазам лорнет. Окинул взглядом мальчугана с головы до ног и пробормотал вполголоса, будто про себя:
— Живописен… Весьма живописен! А ну-ка, малыш, спой ещё! Не ленись…
Люлли не заставил себя просить дважды. Песен он знал множество. Можно прямо сказать, что голова и сердце у него были битком набиты песнями. И он запел их одну за другой. Он мог петь до позднего вечера, а то и всю ночь напролёт. Вот до чего Джованни любил свои песни и свою гитару!
Герцог, который понимал толк в музыке, уже не себе под нос, а довольно громко произнёс:
— Гм… Его песни могут понравиться парижанам. А мои музыканты многому могли бы обучить этого сорванца…
— Кланяйся, кланяйся, дуралей, — между тем на ухо Люлли шептал слуга. — Кланяйся ниже.
Но Люлли было не до поклонов. Он глаз не сводил с лица герцога, а душа его была полна смутных надежд.
— Уж не думаешь ли ты, маленький плут, — посмеиваясь проворчал герцог, — что я намереваюсь взять тебя в Париж?
Люлли ничего не ответил, только молча потупился.
А герцог продолжал, откинувшись на яркие атласные подушки:
— Тем не менее это так. Только устраивайся где хочешь. Думается, что на запятках кареты ты доберёшься превосходно, а?
Так, одним прекрасным днём из Флоренции в Париж отправился итальянский мальчуган Джованни-Баттиста Люлли.
Что и говорить, не так-то легко ехать на запятках кареты. Да ещё много-много дней подряд. Но он был на редкость стойким и выносливым, этот мальчуган. Он никогда не жаловался. Наоборот: всякий раз, когда герцог останавливался в какой-нибудь таверне передохнуть и закусить, Люлли пел ему песни, подыгрывая себе на гитаре. И всякий раз вокруг собиралась толпа.
Наконец они приехали.
«Ого, вот это хижина! — подумал Люлли, с удивлением разглядывая великолепный замок, освещенный огнями. — Одних окошек больше, чем звёзд на небе, о другом я уже и не говорю…»
Но в ту самую минуту, когда карета остановилась у крыльца, управляющий доложил герцогу, что его любимый пёс тяжко захворал. Ах, как расстроился герцог. Он так расстроился, что тут же напрочь забыл и о Люлли и о его песнях.
До поздней ночи мальчик простоял у крыльца, надеясь, что о нём кто-нибудь вспомнит.
Куда там! У каждого свои дела, свои заботы, до него ли тут?..
Лишь на рассвете его заметил главный повар.
— Эге-ге-ге, — пробормотал он, разглядывая мальчика, спящего на траве возле крыльца. — А мне как раз нужен ещё один поварёнок. Не подойдёт ли этот?
И, растолкав Люлли, он приказал ему идти на кухню.
Вот и получилось — вместо музыкантов учителями Люлли стали повара. А вместо игры на гитаре он день-деньской стал ощипывать перепёлок и фазанов, и вместо звуков музыки он день-деньской слушал, как в медных кастрюлях кипят соусы и как на вертелах, шипя, жарятся туши диких кабанов и оленей.
Но всё равно песни поварёнка Люлли звучали с утра до вечера под низкими сводами кухни. Петь ему не возбранялось.
— Пусть себе горланит, — говорил главный повар, — лишь бы руки исправно делали своё дело!
Так прошёл год, а может, и два. И никогда Франция не гордилась бы своим композитором Жаном-Баттистом Люлли, если бы не один случай…
А случилось вот что. Однажды к герцогу Гизу пожаловал сам король Франции по имени Людовик. Хотя в то время королю было не более восьми лет от роду, но королей всегда встречают по-королевски.