И пели птицы...
Шрифт:
Поднявшись в свою комнату, он некоторое время вслушивался в звуки ночи. Где-то в тиши дома покачивалась на петлях и постукивала по стене незакрепленная ставня. Из глубины парка доносилось уханье совы. Ему вторили нерегулярные хрипы и всхлипы узких водопроводных труб.
Стивен уселся за письменный стол у окна, открыл записную книжку со страницами в голубую линейку. Половина уже была заполнена чернильными строками, которые пучками вырывались из-за отчерченного красным левого поля, перекрывая синеву линий. Записи сопровождались датами — впрочем, между ними имелись пропуски в несколько дней, а то и недель.
Дневник Стивен вел уже пять лет — вняв совету директора классической школы, в которой учился. Часы, потраченные на греческий и латынь, снабдили его ненужными, но крепко засевшими в голове познаниями, которые легли в основу придуманного им шифра. Когда предмет описания становился щекотливым, он менял пол своих персонажей и описывал их поступки и свои реакции на них фразами, которые для случайного читателя никакого смысла не имели.
Он писал и негромко посмеивался. Скрытность была качеством, которое ему пришлось развить в себе, преодолев врожденную прямоту и вспыльчивость. В одиннадцать лет пылкость и обостренное чувство справедливости Стивена приводили в отчаяние его учителей, но постепенно он научился говорить негромко и сохранять спокойствие, не доверять своим порывам, ждать и наблюдать.
Манжеты он расстегнул несколько раньше и теперь, подперев лицо ладонями, смотрел перед собой в пустую стену. Внезапно до него донесся звук, на сей раз производимый не ставней и не водой — более пронзительный, человеческий. Вот он раздался снова, и Стивен, прислушиваясь, пересек комнату. Открыл дверь, осторожно вышел на площадку лестницы, помня, какой шум создавали этим вечером его шаги. Он был почти уверен, что опознал звук — женский голос, раздававшийся этажом ниже.
Сняв туфли, Стивен тихо переступил порог своей комнаты и начал крадучись спускаться по лестнице. В доме стояла совершенная тьма, — должно быть, Азер загасил по дороге к спальне все лампы. Стивен, чувствуя, как пружинят под его ступнями в носках деревянные ступеньки лестницы, придерживался перил, нащупывая их рукой. Страха он не испытывал.
На площадке второго этажа он в нерешительности остановился, с обескураживающей ясностью осознав вдруг и размеры дома, и число направлений, по которым мог прилететь голос. От площадки уходили три коридора: один, снабженный невысокой ступенькой, вел к переднему фасаду дома, два других тянулись в противоположных направлениях параллельно ему, а затем разветвлялись на новые коридоры. На этом этаже располагались комнаты членов семьи и прислуги, не говоря уже о ванных, моечных и кладовках. Он мог ненароком забрести в спальню кухарки или в салон с китайскими безделушками и шелками времен Людовика XVI.
Стивен напряженно вслушался, на миг задержав дыхание. Голос теперь звучал другой, не факт, что женский, низкий, почти рыдающий, — но и он прервался каким-то глухим стуком. Стивен усомнился, стоит ли ему двигаться дальше. Комнату свою он покинул, поддавшись порыву, решив, что в доме творится неладное; теперь ему казалось, что он просто-напросто лезет в чужую жизнь. Впрочем, колебался он недолго, поскольку понимал: что-то здесь происходит.
Он выбрал коридор, уходивший вправо, и пошел по нему с предельной осторожностью, вытянув перед собой одну руку и придерживаясь другой за стену. Коридор привел его к развилке, и Стивен, взглянув влево, увидел узкую полоску света, пробивавшуюся из-под закрытой двери. Он прикинул, как близко может подойти к этой двери. Слишком удаляться от развилки нельзя, иначе он не успеет отскочить в первый коридор и спрятаться, если из комнаты кто-то выйдет.
Он сделал с полдюжины шагов и остановился, прислушиваясь и затаив дыхание, чтобы не пропустить ни звука. Он чувствовал, как в груди колотится сердце и бьется на шее жилка.
Говорила женщина — тихим бесцветным голосом, в котором прорывалась безысходность отчаяния. Она о чем-то просила, хотя слов было не разобрать; впрочем, некоторые из них, выражавшие накал чувств, звучали чуть громче. Стивен уловил: «Рене», «умоляю тебя», «дети». Даже эти скудные свидетельства позволили ему узнать голос мадам Азер, который вскоре снова прервался звуком глухого удара, уже слышанным им раньше. Голос умолк, словно женщина задохнулась, и тут же сменился стоном, вызванным — судя по высоте тона — болью.
Стивен прошел еще немного вперед, уже не держа из осторожности руки перед собой, но прижимая сжатые кулаки к ребрам. Не дойдя до двери пары шагов и подавив поднимавшуюся в душе волну гнева, смешанного с растерянностью, он остановился. И тут ясно услышал мужчину, несколько раз повторившего сломленным, неуверенным голосом одно-единственное слово, перешедшее в рыдание. Затем раздались шаги.
Развернувшись на месте, Стивен ринулся под прикрытие первого коридора, понимая, что преступил предел, который сам себе поставил. Едва свернув за угол, он услышал голос Азера: «Есть здесь кто-нибудь?» Стивен побежал к лестнице, на ходу вспоминая, какие препятствия могут ему встретиться на пути — времени на осторожности не оставалось. От самого основания лестницы, ведущей на третий этаж, он увидел проникавший из-под его двери свет, перескакивая через ступеньки, влетел в комнату, рванулся к настольной лампе и погасил ее, отчего она качнулась, стукнув по столешнице.
Он замер в центре комнаты, прислушиваясь. Шаги достигли лестницы. Если Азер поднимется сюда, то удивится, что гость, полностью одетый, стоит посреди темной комнаты. Стивен бросился к кровати и скользнул под покрывало.
Пролежав минут десять, он решил, что угроза миновала и можно раздеться. Закрыл дверь и ставни маленького окошка и присел, уже в пижаме, за письменный стол. Перечитал написанное им чуть раньше: дорога из Лондона, французский поезд, появление на бульваре дю Канж. Здесь были краткие характеристики Азера и его жены, ловко завуалированные, и изложение впечатления, произведенного на него Азером и обоими его детьми. Однако о том, что поразило его пуще всего, не без удивления обнаружил Стивен, он не написал ни слова.
2
Проснувшись поутру отдохнувшим, с ясной головой, полным интереса к окружающей новизне, Стивен решил не думать о событиях ночи и попросил, чтобы Азер показал ему свою фабрику.
Они покинули фешенебельный бульвар и направились в квартал Сен-Лё, походивший, по мнению Стивена, на средневековую гравюру, — ряды остроконечных домов тянулись над каналами вдоль мощеных булыжником улиц. Бельевые веревки нависали над ними, привязанные к водосточным трубам и вделанным в стены зданий крюкам; оборванные дети играли на мостах в прятки или бегали вдоль железных ограждений, колотя по ним палками. Женщины тащили в ведрах воду, за которой специально приходили в зажиточные кварталы, и несли своим многочисленным отпрыскам — в единственную комнату, дававшую приют всей семье, или — если речь шла о переселенцах из сельской Пикардии, стекавшихся сюда в поисках работы, — в одну из времянок, сооруженных на задних дворах перенаселенных домов. Все здесь полнилось шумом нищеты, производимым уличными сорванцами и их матерями, визгливо выкрикивавшими угрозы и предостережения или сообщавшими знакомым важные новости. Вокруг стоял гомон привычной тесноты, при которой ни у кого нет секретов от соседей; из булочных и лавок доносились громкие голоса; мужчины, толкавшие перед собой тачки или ведшие в поводу запряженных в тележки лошадей, по дюжине раз выкрикивали на каждом углу названия своих товаров.
Азер, проворно лавируя в толпе, вел Стивена под руку, — они перешли по деревянному мосту канал, обогнули грубияна-подростка, яростно поливавшего кого-то отборной бранью, и поднялись по пристроенной к стене большого здания чугунной лестнице, которая привела их в контору на втором этаже, расположенную над фабричным цехом.
— Садитесь. У меня назначен разговор с Меро. Он мой начальник производства и одновременно, в наказание и не знаю уж за какие мои грехи, — глава профсоюза.
Азер указал на кожаное кресло, стоявшее по другую сторону заваленного бумагами стола, а сам спустился по внутренней лестнице в цех, оставив Стивена разглядывать его сквозь стеклянные стены конторы.