И плачут ангелы
Шрифт:
— Мы с Вики прогневили судьбу, сообщив вам, что мама при смерти.
— Ну хватит! — Мунго слегка встряхнул девушку. — Она ходила в туалет? — И чтобы скрыть смущение, грубо переспросил: — Когда она мочилась в последний раз?
— Вчера вечером… — уныло ответила Элизабет.
Мунго подтолкнул ее к двери.
— Нужно заставить Робин пить. В моей седельной сумке лежит бутылка коньяка. Захвати еще лимонов из сада, сахар и большой кувшин кипятка.
Мунго поддерживал голову Робин, пока Элизабет заставляла мать пить обжигающую жидкость маленькими глотками. В беспамятстве Робин отбивалась,
— Сколько она выпила?
— Больше четырех пинт, — ответила Элизабет, проверив уровень воды в кувшине.
Солнце клонилось к закату, в комнате потемнело. Элизабет подошла к двери и выглянула на дорогу с перевала.
— Вики и Джубе давно пора бы вернуться, — заметила она.
Робин вскрикнула. Закрыв дверь, девушка поспешила к постели больной.
Опускаясь на колени рядом с Мунго, Элизабет вдруг почувствовала острый аммиачный запах.
— Мне нужно переодеть маму, — тихонько сказала она, отводя взгляд.
Мунго не двинулся с места.
— Она моя жена. Вики и Джуба еще не вернулись, а одной тебе не справиться.
Кивнув, Элизабет стянула с матери покрывало.
— Господи милостивый! — хрипло прошептала девушка.
— Именно этого мы и боялись… — безнадежно сказал Мунго.
Ночная рубашка Робин задралась, обнажая бледные бедра. Рубашка, как и матрас, промокла насквозь, но это было не желтое пятно, которое Мунго и Элизабет так надеялись увидеть. Потерянно глядя на мокрую простыню, Мунго вспомнил грубый стишок, который распевали добровольцы в отряде Джеймсона:
Если ты малярию схватил И моча чернее чернил, Это цвет ангела смерти, Он тебя крылом осенил. Скоро рыть нам новую яму В длинном ряду могил.Мунго и Элизабет безнадежно смотрели на жуткое пятно, черное, как свернувшаяся кровь: почки пытались вывести из тела погибшие красные кровяные тельца, недостаток которых и делал кожу белой как мел. Малярия превратилась в нечто гораздо более страшное и смертельное.
На веранде вдруг послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге застыла Виктория. Девушка светилась необычайной хрупкой красотой юности, впервые познавшей чудо любви.
— Вики, где ты пропадала? — спросила Элизабет и, увидев за спиной сестры высокого молодого человека, тут же все поняла по его удивленному и одновременно гордому виду.
Элизабет не почувствовала ни зависти, ни злости, а лишь мимолетную радость за сестру. К Гарри Меллоу она никаких чувств не испытывала и просто дразнила Вики, притворяясь влюбленной. На самом деле Элизабет любила другого, но он был недосягаем, и она давно с этим смирилась. Радость за сестру сменилась печалью неразделенной любви. Вики неверно истолковала
— Что стряслось? Лиззи, в чем дело?
— У мамы черноводная лихорадка, — грустно ответила Элизабет.
Пояснений не требовалось: близнецы выросли при больничке и знали, что гемоглобинурийная лихорадка весьма избирательна и поражает только белых, причем, согласно исследованиям самой Робин, заболевание связано с употреблением хинина, которым пользуются исключительно белые. За годы работы в миссии Робин пришлось лечить около пятидесяти больных черноводной лихорадкой — сначала бродячих торговцев и старых охотников на слонов, позднее добровольцев из отряда Джеймсона, а также поселенцев и золотоискателей, толпами поваливших за реку Лимпопо.
Близнецы знали, что из пятидесяти больных выжили всего трое. Остальные лежали на маленьком кладбище за рекой. Робин практически получила смертный приговор.
Вики бросилась к матери и встала на колени возле постели.
— Мамочка! — прошептала девушка, чувствуя себя ужасно виноватой. — Надо было мне пораньше вернуться!
Робин обложили нагретыми в костре речными булыжниками, обернув их в одеяла, и накрыли сверху четырьмя меховыми накидками. Она слабо попыталась сбросить накидки, но Мунго удержал ее. Кожа Робин совсем высохла, глаза блестели тусклым блеском обкатанного водой кварца.
Закатное солнце коснулось верхушек деревьев, и комнату озарило оранжевое сияние. Лихорадка пошла на убыль, вытекая из пор на мраморно-бледной коже, точно сок из раздавленных стеблей сахарного тростника. Крупные бусинки пота выступили на лбу и подбородке — капельки сливались вместе, текли ручейками, насквозь промочили волосы, словно Робин окунулась в воду с головой. Мунго не успевал вытирать пот, заливающий глаза больной: меховая накидка намокла, тонкий матрас пропитался влагой, по сухому земляному полу под кроватью стучали капли — будто дождь шел.
Температура Робин резко упала. Как только она перестала потеть, Джуба и близнецы обмыли губкой ее обнаженное тело. Она потеряла много воды и настолько исхудала, что все ребра торчали, кости таза выпирали, живот впал.
К Робин прикасались с предельной осторожностью, поскольку малейшее резкое движение могло вызвать разрыв хрупких стенок поврежденных капилляров в почках, и тогда неизбежно бурное кровотечение, которым часто и заканчивается черноводная лихорадка.
Пока обмывали лежавшую без сознания Робин, Мунго вместе с Гарри Меллоу сидел на веранде дома. Затем Мунго уселся на табурет у кровати и отослал женщин отдыхать.
— Я позову вас, если понадобится. — Он поставил фонарь на пол, чтобы тусклый свет не беспокоил больную.
Болезнь продолжала разрушать кровяные тельца, и ночью Робин медленно угасала. К рассвету она выглядела так, словно злобный вампир высосал из нее всю кровь. Мунго знал, что жена умирает, и взял ее за руку — Робин даже не шевельнулась.
Шорох за спиной заставил Мунго оглянуться: в дверях стоял Роберт. Ветхая, залатанная ночная рубашка была маловата мальчику в плечах, из-под короткого подола сверкали голые колени. Густые спутанные кудри падали на широкий лоб, сонные глазенки смотрели не мигая.