И плачут ангелы
Шрифт:
— Тысяча чертей! — яростно выругался Ральф, скрывая облегчение. — Я хотел, чтобы ты придержал для меня грузовую платформу.
— Если вы поторопитесь, сэр, то успеете на порожняк, возвращающийся в Кимберли.
Через пять миль Ральф добрался до железной дороги. Посреди широкой плоской равнины, заросшей колючим кустарником, в безлюдном месте на краю пустыни Калахари, царившая на путях суматоха казалась нелепой. Зеленый локомотив, выпуская в безоблачное небо серебристые облачка пара, подталкивал вереницу платформ туда, где заканчивались поблескивающие рельсы. Чернокожие рабочие, одетые лишь в набедренные повязки, орудуя
На полмили дальше к югу стояло управление строительством дороги — квадратный домик из дерева и гофрированного железа, который каждый день передвигали на новое место. Вспотевший главный инженер, сняв пиджак, склонился над столом, сколоченным из ящиков из-под сгущенного молока.
— Сколько миль вы прошли? — с порога спросил Ральф.
— Мистер Баллантайн! — Инженер подскочил от неожиданности. На дюйм выше ростом, с бычьей шеей и мощными волосатыми руками, он все же боялся Ральфа — это было заметно по глазам. Ральф мимолетно улыбнулся про себя: самым популярным человеком в Африке ему никогда не стать — да и зачем? Призов за это не выдают. — Сэр, мы не ждали вас так рано! Мы думали, вы приедете в конце месяца…
— Знаю. Так сколько вы прошли?
— Ну, ввиду некоторых обстоятельств…
— Черт побери, мне что, ответ из тебя клещами вытягивать?
— С первого числа месяца… — Инженер помедлил, хотя давно понял, что врать Ральфу Баллантайну себе дороже. — Шестнадцать миль, сэр.
Ральф подошел к карте и сверил расчеты: проезжая мимо паровоза, он обратил внимание на разметку.
— Не шестнадцать, а пятнадцать миль шестьсот ярдов! — поправил он.
— Нет, сэр, уже почти шестнадцать.
— Вы довольны этим результатом?
— Нет, сэр.
— Я тоже! — Ральф решил, что не стоит давить дальше: толку от этого не будет, а лучший специалист если и найдется, то разве что за рекой Оранжевой. — Вы получили мою телеграмму из Булавайо?
— Нет, мистер Баллантайн. Связь оборвалась несколько дней назад.
— А как насчет Кимберли?
— С Кимберли связь есть.
— Прекрасно. Тогда срочно передайте вот это.
Ральф склонился над блокнотом для записи телеграмм и торопливо нацарапал: Аарону Фагану, адвокату, улица Де Бирса, Кимберли. Приезжаю рано утром шестого. Срочно договоритесь о встрече в полдень с Ковбоем из Руланда.
«Ковбоем из Руланда» они прозвали между собой Рулофа Зедерберга, главного конкурента Ральфа в грузовых перевозках: его фургоны совершали регулярные рейсы от Делагоа до Алгоа-бей, от золотых приисков в Пилгримс-рест до Витватерсранда и железной дороги в Кимберли.
Пока телеграфист выстукивал сообщение на своем инструменте из тика и латуни, Ральф снова повернулся к инженеру:
— А теперь расскажите подробнее о причинах задержки и способах их устранения.
— Наше самое узкое место — сортировочная станция в Кимберли.
Они разговаривали целый час, пока снаружи не засвистел паровоз. Все еще поглощенный дискуссией, Ральф забросил седельную сумку и одеяло на первую платформу и, обсуждая последние детали с главным инженером, задержал поезд на десять минут.
— Теперь будете получать рельсы быстрее,
Раздался свисток, фонтанчик пара брызнул в сухой воздух пустыни, колеса локомотива закрутились, паровоз вздрогнул, и длинная вереница порожних платформ тяжело двинулась на юг, быстро набирая скорость. Завернувшись в одеяло, Ральф лег в уголке, где борт прикрывал его от ветра. От реки Люпани до железной дороги он добрался за восемь дней — пожалуй, это рекорд.
— Хотя и за это тоже призов не выдают, — устало усмехнулся он, надвинув шляпу на глаза, и прислушался к перестуку колес: «Надо торопиться. Надо торопиться». Когда Ральф уже засыпал, слова изменились. «Быки умирают. Быков уже нет», — снова и снова напевали колеса, но Ральф был не в силах бороться со сном.
Через шестнадцать часов, в пятом часу утра, паровоз въехал на сортировочную станцию в Кимберли.
Поезд замедлил ход. Ральф спрыгнул с платформы и с седельной сумкой через плечо побрел по улице Де Бирса. На телеграфной станции горел свет, и Ральф постучал в закрытое окошко. Оттуда, словно сова из дупла, выглянул заспанный телеграфист.
— Мне нужно послать срочное сообщение в Булавайо.
— Извини, парень, связи нет.
— А когда будет?
— Черт его знает, линия уже шесть дней не работает.
Улыбаясь во весь рот, Ральф ввалился в вестибюль отеля Бриллиантовой Лил.
Новичок за конторкой не узнал Ральфа, приняв его за бродягу: перед ним стоял высокий худой мужчина, обгоревший на солнце и одетый в мешковатую одежду, покрытую грязью и пылью. Дикая скачка согнала лишний жирок, кроме того, Ральф не брился со дня отъезда из Люпани, колючий кустарник чуть не до дыр ободрал сапоги, сажа из паровозной трубы въелась в кожу лица и заставила покраснеть глаза.
— Извините, сэр, мест нет!
— Кто сейчас в номере «Голубой алмаз»? — дружелюбно поинтересовался Ральф.
— Сэр Рэндольф Чарльз, — почтительно произнес ночной портье.
— Выставь его вон.
— Простите, что вы сказали? — ледяным тоном спросил подобравшийся портье.
Ральф схватил его за муаровый галстук, притянул к себе и зарычал прямо в ухо:
— Я сказал, немедленно освободи мне мой номер!
В этот момент в вестибюле появился дневной портье.
— Мистер Баллантайн! — с тревогой и притворной радостью воскликнул он, бросаясь на помощь коллеге. — Ваш номер будет готов сию минуту! — Затем он прошипел в другое ухо ночного портье: — Освободи номер немедленно, не то он сам это сделает!
«Голубой алмаз» был одним из немногих мест в Кимберли, которое могло похвастаться горячей водой в ванной. За окном двое чернокожих слуг поддерживали огонь под котлом, а Ральф лежал по горло в воде, большим пальцем ноги подкручивая кран, из которого текла горячая струйка, и брился опасной бритвой на ощупь, пренебрегая зеркалом.
Дневной портье лично проследил, чтобы из кладовой достали чемодан с вещами Ральфа, и не спускал глаз со слуг, отглаживающих костюм и начищающих сапоги.
За пять минут до полудня благоухающий бриллиантином и одеколоном Ральф вошел в офис Аарона Фагана, тощего сутулого человечка с зачесанными назад волосами, сквозь которые просвечивала лысина. У адвоката был высокий лоб интеллектуала, нос с горбинкой, пухлые чувственные губы и живые миндалевидные глаза.