…И пять бутылок водки

Демин Михаил

– Н-нет, ничего такого, вроде бы, не было, – пожал плечами Брюнет.

– А ты еще подумай.

– Да нет же, черт возьми! Я все отлично помню. И нигде не промахивался.

– Ну, так в чем же дело? – усмехнулся Наум Сергеевич. – Значит и действительно, – случайность.

– Да какая мне разница, – захрипел, задергался Брюнет, – случайность это, или нет, – плевать! – Его лихорадило, трясло – как на морозе. По лицу и рукам шла мелкая частая дрожь. – Главное то, что Хмырь меня выследил. Понимаете? И надо что-то делать с ним, решать,

пока он еще здесь, пока не ушел.

А Костя Хмырь все торчал у пивного ларька, все не уходил; его вдруг стали одолевать сомнения.

«Судя по всему, – размышлял он, – тут у мусоров – явочная квартира. То место, где опер встречается с тайной своей агентурой, со своими сексотами. Похоже, что так; очень похоже! Сначала явился один, потом – другой… Но, может быть, я ошибаюсь, путаюсь? Что, если этот опер пришел не к Брюнету, а – за ним. За ним, по его следам, так же точно, в сущности, как и я сам? Что, вообще, я знаю? Весьма возможно, сейчас – в этот самый момент, – Брюнета вяжут, берут, заковывают… Но если это так, его – рано или поздно – должны вывести. Вывести в наручниках… А может, он выйдет сам; спокойненько, запросто, как ни в чем не бывало!? Что ж, деваться некуда, надо ждать. Посмотрим – что будет дальше, чем закончится вся эта история».

Так он думал и маялся в нерешительности, и не знал, не догадывался, что каждая минута промедления все ближе и все неотвратимее подводит его к последней, гибельной черте.

– Надо что-то делать, – мечась по комнате, твердил Брюнет, – выпускать его из рук нельзя. Вы представляете, что тогда будет?

– Н-да. – Начальник опергруппы наморщился, поджал в раздумьи губы. – Придется задержать его, это самый лучший вариант.

Он поворотился к Зубавину. Мигнул значительно. (Тот по-прежнему стоял на пороге, у притолоки – помалкивал, не вмешивался в разговор.) Уловив начальственный взор, Зубавин встрепенулся, всмотрелся – и потупился понимающе.

– Можно, – кивнул он, – свободное дело.

– А – предлог? – прищурился Наум Сергеевич.

– Не извольте беспокоиться, – улыбнулся старый агент, – предлог – дело пустое. Можно затеять скандальчик, шумок какой-нибудь… Да Господи, о чем речь? Все сделаем. Мигом.

Коротким движением запахнул он пиджак, низко надвинул на брови кепку.

– Разрешите идти?

И повернулся – уходить. Но тут же остановился, задержанный криком Брюнета:

– Стойте! Не надо!

– Что-о-о? – удивился Наум Сергеевич. – Не хочешь?

– Нет.

– Почему?

– Да неужели же вы не понимаете? – запинаясь и стуча зубами, проговорил Брюнет. – Арест ничего не даст – наоборот. Тогда уж вы меня наверняка погубите.

Дрожь, сотрясавшая Брюнета, все не унималась; руки его тряслись, и он говорил, прижав их к груди – крепко стиснул, сцепив и мелко похрустывая пальцами.

– Стоит ему только придти в камеру, как об этом сразу же все узнают… Тюремный телеграф работает быстрее всякого другого!

– Но… Что же ты предлагаешь? – сказал начальник опергруппы.

– Не знаю. Ах, ничего я не знаю! Хотя…

Брюнет вдруг умолк. Глотнул воздух. И медленным, сдавленным, пересохшим каким-то голосом проговорил:

– Один выход все же имеется. Только один! Но зато – самый надежный.

– Какой же?

– Убрать…

– То есть как – убрать, – повторил Наум Сергеевич. – Убить, что ли?

– Ну да. Пришить – и кончики. Что же еще? Другого выхода нету.

– Да ты что? Ты в своем ли уме? – возмущенно сказал начальник опергруппы. – Ты забыл, наверное, с кем говоришь?

Он напрягся, выпрямился, – словно бы даже ростом стал выше. Рыжеватые усики его ощетинились. На скулах задвигались желваки.

– Как-никак, я – представитель законности.

– А-а-а, – яростно оскалясь, перебил его Брюнет, – тоже мне законность! Что я вас, не знаю? Когда вам нужно – вы не стесняетесь… Творите, что хотите…

– Замолчи, – сказал Наум Сергеевич, – слышишь?!

Он произнес это властно, тоном приказа. Шагнул к Брюнету. И сейчас же от двери – в комнату – неслышно ступил Зубавин. Брюнет затих, озираясь. Он трудно дышал, лицо его подергивалось судорожно, в уголках рта скопилась белесая пена.

С минуту все они молчали. Затем Наум Сергеевич сказал – деловито, вполголоса, как ни в чем не бывало:

– Ну, а как же ты это себе представляешь? Как ты намерен?

– Не я, – слабо отозвался Брюнет, – а вы…

– Ну уж нет, – возразил начальник опергруппы. – Не мы, а ты… Если нужно – делай сам. Своими руками.

– А вы, значит, в стороне?

– Да, мы в стороне. В это дело мы вмешиваться не будем. Отдам его тебе, – поступай, как знаешь. Выиграешь, твое счастье. Ну, а если проиграешь…

– А если? – исподлобья глянул на него Брюнет.

– Что ж я тебе могу сказать, – развел руками Наум Сергеевич. – Не проигрывай.

– Вот как, – пробормотал Брюнет. И скрипнул зубами. – Эх, вы… Н-ну, ладно.

Он как-то сразу остыл и заметно успокоился; истерика его схлынула, прошла. Закурив и вытолкнув колечко дыма, он спросил:

– Так значит – отдаете?

– Отдаем.

– Ну, тогда я пошел… Пока!

Брюнет торопливо направился к выходу. Начальник опергруппы сказал – глядя ему в спину:

– Иди черным ходом! Знаешь – где он?

– Знаю, – не оборачиваясь, бросил Брюнет, – все знаю. Он скрылся в коридоре. Наум Сергеевич наморщился, думая о чем-то, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Потом поманил к себе Зубавина.

– Слушай-ка, – шепнул он. – Сделаешь так… Иди сейчас за ним. И следи, не спускай глаз. Следи за каждым шагом, понятно?

– Есть!

Зубавин вытянулся, щелкнул каблуками. И затем спросил:

– Дополнительных инструкций – никаких?

– Нет, никаких. Только наблюдай. Вмешиваться мы ни во что не будем, но знать – должны все!