И сгинет все в огне

Шварц Андрей

Внизу пыльно, темно и, скорее всего, полно пауков, но я не говорю ни слова, потому что, хотя я ничего не понимаю, я чувствую, что все очень серьезно. Сера вползает первой, скользит к задней стенке, а я иду за ней. Я лежу на спине в этом темном маленьком туннеле, в котором едва хватает места для семилетнего тела, а отец наклоняется, чтобы поставить доску назад. Мне все еще что-то видно, кое-как, сквозь щели между досками, но этого достаточно, чтобы видеть кухню и маму с отцом. Он крепко обнимает ее, а она прижимается к нему. Они просто стоят, обнимаясь и глубоко

дыша.

Раздается стук в дверь, чья-то рука стучит по дереву.

– Петир Челрази! Открывай! – кричит голос.

– Входите, – говорит отец. Его голос меняется. Он становится ниже, более взрослым и серьезным, менее искренним.

Дверь распахивается, и в квартиру входят четыре человека. Трое из них – Инфорсеры, облаченные в доспехи, лица которых скрыты за пустыми серебряными масками. Я узнаю в одной из них женщину из доков, обладательницу костяных локусов, а двое других – мужчины, один низкий и худощавый, а другой высокий и крепкий. Инфорсеры ступают на кухню, сотрясая половицы и пуская пыль мне в лицо, и на одно ужасное мгновение мне кажется, что я вот-вот чихну. Но я сдерживаюсь, слава Богам, даже когда родители отходят назад, а Инфорсеры встают по краям комнаты.

Третий человек явно главный. Он Волшебник, и, возможно, наиболее впечатляющий из всех, кого я когда-либо видела. На нем аккуратно подогнанный халат с плюшевой меховой отделкой, в свете свечей переливающейся черным и золотым. Его бледные пальцы украшают кольца с гигантскими драгоценными камнями, а на шее болтается ожерелье с золотой луной. Он Маровианец и выглядит примерно ровесником моего отца, с каштановой бородой, которая заостряется книзу, а вьющиеся темные волосы спускаются по спине в аккуратную косу. Он входит с улыбкой на лице, хотя его серые глаза сверкают угрозой.

– Петир, – говорит он. – Сколько лет!

– Так и есть, старый друг. – Отец выдвигает стул. – Чему я обязан такой честью?

– Полагаю, ты отлично знаешь, почему я здесь, – говорит Волшебник, кивая в сторону Инфорсеров. – Передай свои локусы. Сейчас же.

Отец смотрит на мать и кивает. Она тянется к шкафчику и протягивает отцовские палочки из зеленого дерева. Женщина-Инфорсер выхватывает их у нее из рук и засовывает в набедренную сумку. Я по-прежнему не знаю, что происходит, не знаю, почему они здесь, но я надеюсь, что они не заберут локусы навсегда.

– Разумная предосторожность. Уверен, ты понимаешь, – говорит Волшебник.

– Конечно, – отвечает отец. – Могу я предложить вам чего-нибудь выпить? Может, чаю или вина?

– В данный момент нет. – Волшебник садится за стол напротив отца, сплетая свои длинные узкие пальцы. – Кажется, я не вижу здесь одного члена вашей семьи. Девочка семи лет?

Я? Он ищет меня? Почему? Я-то здесь при чем? И почему он не спрашивает о Сере? Но у меня нет времени даже подумать об этом, потому что отец немедленно лжет.

– Ее здесь нет. Мы отправили ее погостить к подруге, далеко отсюда.

– Правда? – говорит Волшебник. Черты его лица резкие, угловатые, как будто вырезанные из плиты холодного камня, а его голос источает презрение. – Значит, если я прикажу Инфорсерам обыскать дом, они ее не найдут?

– Боюсь, что нет, – говорит отец, затем наклоняется вперед и почти шепчет: – Послушай. Моя жена не имеет к этому никакого отношения. Тебе нужен я. Так почему бы мне не уйти сейчас с твоими Инфорсерами, и, если ты просто отпустишь Кейлин, я все тебе расскажу.

– Все, – повторяет Волшебник. – О чем конкретно?

– О Ревенантах, – говорит отец, и все Инфорсеры замирают. – Об их планах. Об их лидерах. Обо всем.

Впервые холодный фасад Волшебника, кажется, ломается.

– Значит, это правда. Ты действительно стал бунтовщиком.

– Боюсь, что так.

– Черт возьми, Петир, – рычит Волшебник. – Я надеялся, что это было просто личное. Что ты сбежал от своих обязанностей, чтобы быть с семьей. Что ты просто струсил. Но нет. Ты продал нас всех кучке Смиренных террористов. После всего, через что мы прошли вместе, всего, что мы построили, ты предал все, за что выступает Республика!

Когда в разговор вступает мой отец, его голос холоден, как лед.

– Все, через что мы прошли, – ложь. Все, что мы построили, – мерзость. Единственное, за что выступает Республика, – несправедливость и угнетение.

Ноздри Волшебника раздуваются, между бровями прорезаются глубокие морщины, и кажется, что он собирается нанести удар… Но затем его выражение лица резко меняется, и губы кривятся в жестокой улыбке.

– О, Петир, – говорит он, – ты почти одурачил меня. Но, похоже, ты что-то упустил.

Все вслед за ним глядят на пол, всего в нескольких дюймах от места, где я прячусь. Я вижу это одновременно с остальными, и мой желудок сжимается. Это Боуншенкс, мой деревянный конь. Мы забыли его спрятать.

Волшебник поднимается с места, методично шагая к лошади, ко мне.

– Если вашей дочери здесь нет… тогда что это? – говорит он, а мама с отцом обмениваются обеспокоенными взглядами, потому что стоит ему наклониться, чтобы поднять лошадь, как он посмотрит сквозь половицы и увидит меня. Я не знаю, что это будет значить, но уверена, что будет очень, очень плохо, и задаюсь вопросом, не должна ли я начать ползти, но не могу заставить свое тело двигаться. А позади меня Сера начинает плакать, и мое сердце колотится, и вот Волшебник прямо надо мной тянется вниз….

Но он так и не добирается до лошади, потому что мама хватает со столешницы нож и вонзает ему в поясницу.

В воздухе ощущается пульсация, гнетущий, мучительный рывок магии, и впервые в жизни я полностью соскальзываю в Пустоту. Комната, дом, город, все исчезает, погружая меня в этот серый, пепельный мир. Там, в затянувшейся оглушительной тишине, время движется ползком, и я вижу, как все начинают действовать. Инфорсеры поднимают локусы. Волшебник, раненый и воющий, достает свои. Мама отпрянула назад, потянувшись за новым ножом. А отец откидывается на спинку стула, поднимая руки, и два спрятанных локуса, два маленьких зазубренных лезвия, выскальзывают из его рукавов.