И снова утро (сборник)
Шрифт:
— Я говорила, любовь… Но тогда я мечтала… Мы должны быть благодарны судьбе за то, что нам дана способность мечтать.
— Держись! Теперь я убежден, что все будет хорошо. Ты не должна бояться смерти, Милада. Ты только должна всей душой хотеть выдержать, пока сюда придут наши.
— Да, я хочу этого всей душой!
— Тогда все в порядке, Милада. Прислушайся к канонаде, и тебе станет легче. Поверь мне, канонада — лучшее лекарство для тебя.
— Там идет сильный бой, — проговорила она дрожащим от волнения голосом.
— Да, действительно, бой там идет горячий. Но откуда ты знаешь это? Ты была на фронте?
— Там
— Да, — согласился я.
Потом мы замолчали. Я прислушивался к канонаде. Милада закрыла глаза. Дыхание ее было тяжелым и прерывистым, но теперь у меня было меньше тревоги за ее состояние. Канонада вселяла в меня оптимизм. Милада выдержит. Она выдержит до вечера или до завтрашнего дня, когда сюда придут наши передовые части. Как было бы хорошо, если бы здесь прошел мой полк! Как обрадовались бы ребята, которые остались в живых! Я видел перед собой их всех и знал, что многие из них погибли.
Но что означает смерть на войне!.. Некоторые думают, что те, кто находится на фронте, свыкаются со смертью, что она уже не оказывает на них такого сильного впечатления. Это неправда. На фронте смерть перестает быть абстрактным понятием, она становится единственной неумолимой реальностью, которая захватывает тебя, пронизывает все твое существо, реальностью, которую ты не можешь игнорировать.
Когда возле тебя кто-то погибает, ты тоже чуточку умираешь вместе с ним. Потом умирает еще и еще один. Эти смерти, собранные воедино, составляют значительную часть твоей жизни, укороченной, таким образом, наполовину смертями других именно потому, что, если сокращается число тех, кто бросает вызов смерти, сокращаются и твои шансы остаться в живых. Как тогда у Оарбы на Муреше. Многие погибли там, а я попал в плен. Противник контратаковал тогда при поддержке артиллерии и минометов. Трижды ему удавалось проникнуть в наше расположение и трижды он был отброшен. Справа и слева от нас обстановка была еще хуже. Оба фланга отошли, чтобы занять более выгодные позиции, а мы этого не знали. Не получив никакого приказа, мы продолжали сражаться, экономя те боеприпасы, что у нас еще оставались.
Робу, командир нашего взвода, был ранен и эвакуирован в тыл. Я принял на себя командование взводом, и до какого-то момента мы держались. Но обстановка все ухудшалась. Боеприпасы были на исходе. Вскоре у нас остались только гранаты, да и тех немного. Связь с КП роты прервалась, и я не смог восстановить ее с помощью связных. Дважды я посылал связных, и оба они были убиты. Я был полностью отрезан от своих, но без приказа не мог отходить. И только под явной угрозой окружения я разрешил оставшимся в живых отходить на рубеж, где, как я думал, находятся остатки нашей роты.
Сам я остался на позиции, чтобы прикрыть отход. И мне это удалось с помощью последних трех пулеметных дисков. Истратив их, я тоже попытался спастись, стал отходить ползком с намерением добраться до окраины села, где меня должны были ждать остальные. И как раз в тот момент, когда я уже решил, что опасность миновала, группа гитлеровцев, просочившихся на правом фланге нашей роты, окружила меня. Они навалились на меня, обезоружили и отвели на свои позиции. Меня допрашивал какой-то лейтенант, неплохо говоривший по-румынски. Ничего не добившись, гитлеровцы привязали меня к дереву и так держали всю ночь. Под утро я потерял сознание. Придя в себя, услышал грохот артиллерийской стрельбы. Гитлеровцы готовились к контратаке, начали ее на рассвете. Они понесли большие потери. Я это понял ночью, когда нас, пленных, заставили перетаскивать на носилках убитых и раненых с их позиций. Мы таскали носилки с ранеными и убитыми всю ночь…
Канонада не утихала. Я слушал ее и радовался. Но Милада уже не открывала глаз. Дышала она все так же тяжело.
— Как ты, Милада?
— Горит!.. Очень сильно горит!
— Ты должна хотеть жить, Милада. Держись!
Она не отвечала, только попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. В кустах не переставая каркала ворона. Движение на шоссе стало еще оживленнее.
— Ты здесь? — спустя некоторое время спросила Милада, не открывая глаз.
— Здесь! Тебе что-нибудь нужно?
— Я только хотела знать, здесь ли ты. Не уходи, не оставляй меня одну.
— Никуда я не уйду.
— После войны обязательно побывай в Праге… Обещаешь?
— Если доживу до конца войны, приеду навестить тебя в Праге. Дай мне твой адрес.
— Ты меня не найдешь там. Я умру… Обязательно поезжай в Прагу, в Малу Страну… Найди там Гелихову улицу, на этой улице я жила… Перед домом есть небольшой садик, а в нем много-много цветов… Только красные и голубые цветы… Пройди мимо дома и думай, что в этом доме жила я, Милада…
— Я не только пройду мимо. Я открою калитку и войду во двор. На меня залает собака. У вас есть в доме собака?
— Есть, пудель. Тарзан его зовут.
— Тарзан залает на меня, а ты выйдешь посмотреть, кто пришел. Вначале ты меня не узнаешь, и тогда я спрошу: «Тебе и сейчас нравится марципан, Милада? Я привез тебе марципан из Румынии». Ты обрадуешься и…
— Ты не найдешь меня. Я вижу, теперь твоя очередь мечтать… Я уже больше не могу… Рана так горит, что нет сил… Ничего. Помечтай за нас двоих. Вслух, прошу тебя… Может, мне будет легче, когда я буду слушать тебя… Говори, говори. Я обрадуюсь, а потом?
— Потом ты обнимешь меня, пригласишь в дом… Потом мы будем грызть марципан…
— А потом?
— Потом ты покажешь мне свой город.
— Нет, ты должен открыть для себя Прагу сам, один… Когда ты приедешь в Прагу, именно так ты и поступишь… Не покупай себе никакого путеводителя, не бери никого в провожатые… Отправляйся открывать город сам… Прага любит одиночных туристов и постепенно открывает им все свои красоты… А что мы будем делать потом?
— Потом?
Решительно, у меня нет способности мечтать. Я не знал, что ей сказать еще.
— Потом мы будем обедать. Ты поведешь меня в какой-нибудь старый ресторан. В Праге есть такие рестораны?
— А как же… Множество… Я поведу тебя туда, где любил бывать Гашек… А затем?
— Канонада прекратилась, Милада, — попытался я переменить тему разговора.
— Да, прекратилась… Или наступление остановлено, или фронт прорван.
— Конечно, фронт прорван, Милада!
— Значит, скоро придут и сюда.
— Обязательно придут. Не знаю, как это объяснить, но я предчувствую, что они придут даже сегодня днем.