И снова утро (сборник)
Шрифт:
Я не успел прийти ни к какому выводу, так как Милада как раз начала просыпаться. Она открыла глаза и смотрела на меня изучающим и удивленным взглядом, будто вспоминая, кто я такой. Через несколько секунд вспомнила, и тогда случилось то, что еще больше усилило мое недоверие к ней. Я уже говорил, что она была красивой, но все же главным, что отражалось на ее лице, было страдание, причем скорее душевное, чем физическое. Так вот в момент, когда она вспомнила, кто я и какую роль сыграл в последние десять часов ее жизни, каким-то усилием она сумела прогнать с лица печать страдания. Теперь она была еще более красивой. Этот талант преображения меня
— Доброе утро, — сказал я.
— Доброе утро! — ответила она и спросила: — Что с тобой случилось?
— Ничего! Почему ты решила, что со мной что-то случилось?
— Ты изменился. У тебя суровый взгляд, и даже лицо у тебя стало суровым.
Ох эта женская интуиция!
— Могу тебя заверить, что ты ошибаешься. Как ты себя чувствуешь?
— Боль стала терпимой. Думаю только, что температура высокая.
Я потрогал ее лоб. Он горел. Температура у нее была самое меньшее тридцать девять градусов.
— Да, температура есть. Градусов тридцать восемь. Но ты не тревожься.
— Раз уж мне захотелось есть, значит, действительно можно не тревожиться. Слышишь, мне захотелось есть. У тебя есть что-нибудь из еды?
— Ничего! Абсолютно ничего.
— Жаль. Если бы я что-нибудь съела, то, может, сил прибавилось бы. Невероятно, как хочется есть! Не дашь ли мне воды? Мне захотелось пить. А потом, говорят, вода заменяет еду.
Я взял котелок и принес ей воды из болота. Вода была мутной, желтоватой и неприятно пахла. Я приподнял ее голову, чтобы она могла пить.
— Вода не очень-то хороша, но другой нет.
Когда Милада увидела, какую воду я ей принес, она отказалась пить.
— Спасибо! Мне уже не хочется пить, во всяком случае не так сильно, чтобы пить воду из болота.
— Послушай, тебя на самом деле зовут Миладой? — спросил я.
— Да, Миладой.
— И ты действительно чешка?
— Да. Не веришь? Но какой смысл мне обманывать тебя? Когда я сказала тебе, как меня зовут, я была уверена, что умру. А потом… потом у меня не было никаких причин бояться тебя. Я знала, что ты не сделаешь мне ничего плохого.
На губах у меня вертелся вопрос: «Хорошо, ты чешка, тебя зовут Миладой, но что ты имеешь общего с немцами?» Все же я не задал этого вопроса, потому что лицо ее снова исказилось страданием. Мое раздражение рассеялось, рассеялось недоверие к ней, и меня снова охватила жалость.
— Да, действительно, у тебя не было причин бояться меня.
Милада снова закрыла глаза, и мы замолчали. Вставало солнце, и по мере того, как оно поднималось, голод мучил все сильнее. Мне нестерпимо хотелось есть… Я вдруг вспомнил ту сцену из фильма «Золотая лихорадка», где Чаплин усаживается за стол и готовится есть шнурки от своих ботинок, вообразив, что эти макароны. Потом начинает обсасывать гвозди из подметки, будто это куриные косточки. И я начал хохотать. Милада открыла глаза и посмотрела на меня с недоумением, которое сменилось испугом. По всей видимости, она решила, что я сошел с ума.
— Ради бога, чему ты смеешься? — спросила она.
Но я продолжал хохотать и не мог остановиться. Это, без сомнения, была истерика, и я с трудом взял себя в руки. Успокоившись, я схватил котелок, чтобы пойти за водой.
— Постой! Прошу тебя: не уходи, не оставляй меня одну.
— Не бойся, я вернусь быстро.
— Поверь, мне не хочется пить.
— Захочешь потом.
Я ушел. Недавний мой смех напугал меня. Не означает ли это,
Я шел по болоту, пока не очутился на его краю, обращенном в сторону городка. Здесь начинались поля. Часть их была уже убрана, другая так и не была засеяна из-за войны. В сухой земле ничего нельзя было найти для еды. Ни тыквы, ни картошки, ни свеклы. Я со злой яростью смотрел на уходящее вдаль ровное, без единой возвышенности, поле, равнодушное и черное. Оно не хотело накормить меня. Я почувствовал ненависть к этому полю, на котором ничего не было, кроме сорняков. И так, глядя вдаль, через поля, на расстоянии километров двух я заметил колодец.
«Хоть чистой воды из колодца принесу ей», — подумал я и, не раздумывая, отправился в ту сторону.
Но шел я не напрямик, а в обход, держась как можно ближе к болоту, чтобы в случае опасности скрыться. Из-за этого мой путь до колодца длился долго. Колодец оказался не в поле, как я решил сначала, а около проселочной дороги, которая вела в городок.
Я ведром достал воды, чтобы утолить жажду. Кажется, никогда в жизни я не пил такой вкусной воды. Я пил, пока мог, потом наполнил котелок и хотел уже тронуться в обратный путь, но не удержался от искушения. Я снял свой разодранный френч и рубашку и начал умываться. Непередаваемое блаженство! Столько времени быть грязным и наконец иметь возможность умыться, лить на себя холодную воду, растираться ладонями, потом снова поливать себя водой, притом лить сколько хочешь чистой холодной воды.
Я плескался долго-долго, потом опрокинул на голову целое ведро воды. Когда же я выпрямился и, счастливый, открыл глаза, то увидел, что передо мной, на расстоянии не более трех шагов, стоит гитлеровец и смотрит на меня.
«Откуда его черт принес, с неба, что ли, свалился?» — подумал я, скорее обозленный, чем напуганный. По-видимому, удовольствие от умывания было столь велико, что я не смог резко перейти от одного душевного состояния к другому, совершенно противоположному. Ответ на свой вопрос я получил тут же, когда увидел прислоненный к дереву велосипед. К багажнику было привязано ремнями нечто вроде сумки из новой светлой кожи. Поскольку я был раздет до пояса, у меня промелькнула надежда, что гитлеровец не понял, кто я такой. Но эта надежда длилась только одно мгновение. По его взгляду я определил, что он все знает. Гитлеровец смотрел на меня и ухмылялся, и из его ухмылки я понял, что ничего хорошего ждать мне от него не приходится. Особенно потому, что он взял наизготовку карабин, который до этого нес на ремне.
«А Милада? — мелькнуло у меня в голове. — Что она будет делать? Что она подумает, когда увидит, что я не возвращаюсь? Она, конечно, подумает, что я ее бросил». Мысль об этом помогла мне не только обрести спокойствие, но и найти в себе силы и энергию, чтобы не попасться в ловушку.
Немец ухмылялся. Ну что ж! Притворившись, что не понимаю его ухмылки, я улыбнулся ему и поздоровался. Потом спокойно достал еще одно ведро воды и, держа его в руке, чтобы немец подумал, что я предлагаю ему попить, сделал шаг к нему и в следующее мгновение изо всей силы выплеснул содержимое ведра ему в лицо. Это произошло молниеносно. Когда ослепленный струей воды гитлеровец пригнул голову, я набросился на него и схватил за горло. Он не успел прийти в себя, как был уже мертв.