И снятся белые снега…
Шрифт:
— Да вы что?.. — растерялась Соня. — Толик, скажи… Ведь мы с тобой…
— Да ну вас, — отмахнулся он. — Сказано, бабы… Факт…
Соня вся сжалась, затравленно огляделась. Заметила, что к Мишке идет участковый, метнулась к ним.
— Ну, пойдем, разберемся, — сказал Мишке участковый.
— Куда вы его? — волнуясь, спросила Соня. — Миша, за что ты Толика?
— За дело, — ответил Миша, подымаясь с козел. — Хорош у тебя женишок оказался!
— И Соньку ведите! — крикнула участковому мать Толика. — Это ж одна
Участковый сиял фуражку и, потрясая ею в воздухе, громко приказал:
— Тихо, граждане! Расходитесь, это вам не цирк!
В ту же минуту на улице кашлянул висевший на столбе репродуктор, и мужской голос хрипловато сказал:
— Говорит колхозный радиоузел! Доброе утречко, дорогие товарищи доярки! Вы, должно быть, уже отзавтракали и готовы выехать на фермы. Рад сообщить, что машина за вами вышла. Так что желаем вам на сегодня высоких надоев и приятного самочувствия. А теперь прослушайте песню…
И с пластинки на все село разлилась песня Аллы Пугачевой с остерегающим припевом: «То ли еще будет, то ли еще будет, ой-ё-ёй!»
Под эту песню люди на рассвете покидали двор Толика. Под эту песню Соня бежала по улице села, ничего не видя перед собой.
Потом был суд. Он проходил в небольшом полупустом зале.
Молоденькая женщина-судья читала приговор. Все слушали стоя: на задних рядах — группа колхозников вместе со своим председателем Прасковьей Ивановной, в первом ряду чинно стояло принаряженное семейство Толика, а за деревянным барьером — Миша, охраняемый милиционером.
— Рассмотрев в судебном заседании дело по обвинению, — скороговоркой читала судья, — Быховца Михаила Семеновича… в злостном хулиганстве, выразившемся в нанесении тяжелых телесных повреждений гражданину Котовичу Анатолию Яковлевичу, что подтверждается документами медэкспертизы и показаниями свидетелей, народный суд в составе судьи Шариковой, заседателей Баранова и Толчей, приговорил Быховца Михаила Семеновича к двум годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии… Подсудимый, вам понятно?
— Интересно, мне два года, а ему? — едко усмехнулся Миша, кивнув на Толика.
— Подсудимый, я спрашиваю, вам понятно?
— Да ничего мне не понятно! — возмутился Миша.
— Судебное заседание объявляю закрытым, — сказала судья, и судьи вышли в боковую комнату.
Мишка обернулся в зал. Увидел заплаканную мать. Она суетливо пробиралась к нему:
— Миша, сыночек…
— Не плачьте, мама. Я скоро выйду, — старался улыбаться Мишка. — Они ж не разобрались.
— Пошли, — вежливо сказал ему милиционер, но уже не тот, участковый их села, а совсем другой.
Выходя из зала, Соня подняла заплаканные глаза и увидела рядом Толика. Он поспешно отвернулся и нагнул голову…
Когда председатель колхоза Прасковья Ивановна постучала в кабинет судьи, судья Мила Сергеевна держала в руках пудреницу и помаду. Рабочий
— Да-да, — сказала Мила Сергеевна, пряча пудреницу и помаду в стол.
— Здравствуйте, — поздоровалась, войдя, Прасковья Ивановна. — Не помешала вам?
— Помешали, конечно, но заходите, — вполне вежливо ответила судья.
— Хочу с вами поговорить, — начала было Прасковья Ивановна.
— Наверное, по делу Быховца? — сразу же определила судья. — Я вас видела в зале.
— По делу Быховца. Я председатель колхоза.
— Очень приятно, — судья протянула ей узкую ладошку. — Мила Сергеевна.
— Прасковья Ивановна.
— Слушаю вас, Прасковья Ивановна.
— Как бы вам все покороче сказать… — присела на стул Прасковья Ивановна. — Не правится мне ваше решение, Мила Сергеевна. Несправедливое оно.
— Ну, почему же? — улыбнулась Мила Сергеевна.
— Не верю я в эту историю с мотоциклом. Сами посудите: у него свой мотоцикл есть, получше этого. Зачем ему воровать?
— Разве дело в мотоцикле? — удивилась Мила Сергеевна. — Быховец жестоко избил Котовича, за это и наказан.
— Он и сам в синяках ходил, только за справками в город не ездил, побои не снимал, — мягко возразила Прасковья Ивановна. — Тут причина все-таки в зерне. У нас как раз в ту пору рожь при перевозке на элеватор пропадала.
— Да, но машину Котовича взвесили: зерно не тронуто.
— Значит, не успел, — вздохнула Прасковья Ивановна. — Миша помешал. Он у нас парень серьезный, хороший механик. Недавно армию отбыл, в десантных войсках служил…
— Охотно верю. Но все это, милая Прасковья Ивановна, к делу не относится: У Котовича было сотрясение мозга, как с этим не считаться?
— Тоже верно… И все же Миша не обманывает: он оборонялся.
— Ну… если вы не согласны, подайте кассационную жалобу.
— Мы подадим.
— Что ж, — улыбнулась Мила Сергеевна. — Возможно, и отменят мое решение.
Мила Сергеевна была начинающим судьей, но тем не менее она твердо верила в то, что все, что она делает, она делает правильно.
До войны этот район города был окраиной. После войны город строился и расширял свои границы, а этот его небольшой уголок с деревянными домиками, утопавшими в зелени садов, долго оставался нетронутым. Теперь строительство добралось и сюда. Камень наступал на дерево, часть новых домов уже заселили, другие только воздвигались. Возле тех, что уже были заселены, играла в мячики и раскачивалась в лодках ребятня; возле тех, что пока еще строились, рыли землю бульдозеры, рабочие сгружали с машин плиты и оконные рамы, возле тех; что доживали последние месяцы, люди копали картошку, выбивали одеяла, развешивали на веревках белье. И все это уживалось рядом, под одним небом, в одном воздухе.