И снятся белые снега…
Шрифт:
Но Коля Зинин ни о каком бегстве не помышлял. Он стойко переносил морозы, свою нелегкую работу и свой барачный быт, зная, что все это временное и проходящее. С институтом он все уладил: перевелся на заочное отделение, получил программу и учебные задания на весь седьмой семестр. С учебниками тоже более-менее утряслось. В ответ на его просьбу Костя Малышев с Гришкой Беззубовым прислали ему несколько нужных книг, похищенных во имя прежней дружбы в библиотеке, о чем свидетельствовали жирные печати на титульных листах.
От Геры регулярно приходили письма. Зинаида Павловна тоже писала ему. Именно она держала его в курсе всех домашних дел. Из последнего ее письма он
И вдруг пришло от нее повое письмо, полное восклицательных знаков. Во-первых, Зинаида Павловна сообщала Коле (по секрету), что Гера готовится стать матерью. Во-вторых, и этому посвящалась основная часть письма, она просила его согласия, нет, просила даже его разрешения на покупку дачи. Такой удивительный случай, — писала Зинаида Павловна, — знакомая ее знакомой срочно продаст чудесную дачу вместе со всей обстановкой. Там и сад, и веранда, и летом в саду поет соловей. Главное же, главное, — сообщала она, — дача находится совсем неподалеку от их будущего дома: всего двадцать минут автобусом. По мнению Зинаиды Павловны приобретение дачи было бы невероятным счастьем для них. Вот почему, если он не против, они с Герой немедленно купят эту дачу, денег почти хватает. Разумеется, это те деньги, что он оставил Гере, и те, что прислал после. Не хватит всего тысяч десять, но это пустяки, — уверяла Зинаида Павловна. Можно договориться с хозяйкой дачи, и та потерпит. Ведь мебель покупать не к спеху, дом еще не готов, и уже ходят слухи, что заселение будет не в марте, как обещали, а гораздо позже: возможно, в июле, а то и в сентябре. И если он, Коля, до сентября останется в Полярном, то он, конечно же, еще заработает, и тогда вполне хватит на обстановку для новой квартиры, — рассуждала в письме Зинаида Павловна.
Коля не был против. Он только опасался, что владелица дачи не согласится ждать недостающую сумму, а потому занял под расписку у Кузьмы Чмырева десять тысяч и отправил Гере.
В феврале, в самый разгар лютых морозов, Зинаида Павловна поздравила его с рождением сына. Гера еще находилась в больнице, и Зинаида Павловна, во всем советовавшаяся с Колей, спрашивала его, согласен ли он, чтобы мальчика назвали Андреем, в намять о Герином отце.
Коля занял без всякой расписки у Веньки тысячу рублей и отправил их в центральный универмаг своего города, изложив в восторженных словах свою просьбу. Позже Гера написала ему по этому поводу: «Господи, какой ты глупый! Ведь я все приготовила заранее: пеленки, распашонки, чепчики. А тут вдруг приносят из ЦУМа такое количество. Куда теперь все это девать?..»
«Ничего, чем больше, тем лучше!» — посмеивался он, читая письмо. Рождение Андрюшки он отметил по всем правилам: ахнул всю получку. В одно из воскресений в «топчанном салоне» все ходило ходуном: пели, пили и плясали до утра. Коля со всеми целовался, всем клялся в любви и дружбе и свалился на свой топчан полумертвым.
Весну и лето 1959 года Коля Зинин провел в Полярном, работая на том же Доме культуры. И не рвался уезжать: нужно было расплатиться с долгами, и в первую очередь с прижимистым Кузьмой Чмыревым, которому Коля уже начал выплачивать долг по частям.
В августе, на смену коротенькому, хотя и зеленому, но вовсе не теплому лету, прискакала зима, закрутила над Полярным первая пуржишка, пока еще веселая и не злая, и дни пустились укорачиваться в свете, готовясь перелиться в долгую полярную ночь.
И вот тут-то Колю Зинина вновь подстерегла та самая случайность, не будь которой, все сложилось бы иначе. Бог знает как, но только бы иначе.
Однажды он приболел и не пошел на работу. Обметало горло, был жар, и он решил денек отлежаться и полечиться горячим порошковым молоком. Венька в этот день дежурил по бараку: мел полы, кочегарил печку, топил в ведрах лед — «делал» воду для питья. И, когда все сделал, побежал в медпункт раздобыть для Коли лекарства. Вернулся он с аспирином, но о нем вспомнил после. А вбежав в комнату, сперва потряс газетой, развернул ее перед Колей, шлепнул по ней рукавицей и сказал Коле с веселым придыханием:
— Во, Романтик, читай!.. Вот это повезло, так повезло! Да куда ты пялишься? Во где читай — объявление!
И Коля Зинин прочей взятое в рамочку (отчего-то в жирную черную рамочку, вроде бы похоронное) объявление: «Горняцкому поселку Террикон срочно требуются стрелки для отстрела бродячих собак. Оплата хорошая, по соглашению. Обращаться в поссовет».
Он ничего не понял в этом объявлении, главное, не понял, какое отношение оно имеет к сияющей Венькиной роже, и попросил Веньку объяснить.
— Ты что, Романтик, не смыслишь? — вылупился на него Венька. — Ты глянь, свежая газета! Да мы с тобой в этот Террикон двинем — озолотимся. Фордами станем, нет, этими самыми… Морганами, у которых банки свои! Ты только не трепи никому, а то каждый пожелает! А газетку я спрячу. Дай сюда газету!.. — Он вырвал у Кола газету и затолкал ее себе под матрас. — Шиш теперь узнают: одна газета на весь барак, а я скажу — видеть не видел!
Однако Коля опять-таки ничего не понял из этой запальчивой тирады и снова попросил Веньку пояснить. Венька сдернул с головы шапку, плюхнулся на свой топчан и, сияя всеми своими веснушками, пустился рассказывать. Сидел с ним в колонии один тип, а у типа был дружок на воле, так тот дружок отстрелом бродячих собак промышлял, и он, Венька, точно знает, что за это дело бешеные деньги платят. Значит, нужно им с Колей немедленно сниматься с места и катить в Террикон.
— Брось, — отмахнулся Коля. — Какие мы с тобой стрелки? И потом — собаки… Бр-р-р-р!..
— Ну, как знаешь, — Венька решительно натянул на голову шапку. И, вспомнив про аспирин, сказал: — На, жуй свои таблетки, а я потопал… Узнаю, где этот самый Террикон, и завтра ты меня только видел!
Он сделал, как сказал: взял да и улетел на другой день в Террикон, находившийся в семистах километрах от Полярного.
Коля Зинин подивился бесшабашности Веньки и подумал, что такие Веньки только из исправительных колоний и выходят: все им нипочем! А через несколько дней он получил от Веньки «молнию». Телеграмма была пространна, сокращений Венька не признавал.
«Срочно прилетай сюда, в этот самый Террикон, — писал Венька. — Дело верное и пахнет мильоном. Если будешь тянуть резину, вызову кого другого, хотя бы даже Кузьму или мало ли кого. Найду в два счета. Уже веду переговоры, и будет своя хата. Как прилетишь, жми прямо в поссовет, председатель Климов скажет, где я, а ты скажи, что мой напарник. Ему все одно, ему хоть десять человек давай, да нам какой смысл? Сами с усами, так что справимся. Даю тебе сроку ровно четыре дня. Закругляюсь и жму руку. Лети, не пожалеешь. Венька Зайцев. Постой, еще скажу. Дело верное, в сто разов лучше штукатурки. Еще раз Вениамин Зайцев».