И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Но наши надежды на то, что, после того как Ольга выставит отца за дверь, он даст согласие на размен-продажу нашей халупы, не оправдались. Или отец нашёл место, где перекантоваться до знакомства со следующей своей женщиной, обеспеченной жилплощадью, или он уже успел познакомиться с Татьяной Ивановной, но окончательно не остановил свой выбор на ней, и поэтому продолжал подавать объявления в газету, и мой поступок только катализировал решение отца броситься к Татьяне Ивановне в объятия, - нам не известно (Катализировал.
– каково сказал! Для не понявших перевожу: способствовал и ускорял). Но факт остаётся фактом: отец как-то выкрутился из создавшегося положения и довольно скоро прицепился к уже названной Татьяне Ивановне, полковничьей вдове со взрослым сыном в квартире на Пискарёвке, и оставил опять-таки нас, его детей и бывшую жену, у разбитого корыта, то есть в халупе, ещё на какой-то неопределённый срок.
В начале октября 1999 года кончился мой годичный трудовой договор на ДСК, на котором я проработал с учётом испытательного срока 14 месяцев. Со мной продлевать договор не стали, сославшись на снижение объёмов строительства после дефолта. Отрадно было то, что со мной рассчитались без задержки. "Наконец-то закончилась эта арматурка!" - подумал я. Но отдавать полученные при расчёте со мной деньги матери я не спешил. Вот только теперь я пошёл в казино и стал играть в рулетку, но только не по Диминой системе, которая была всё-таки довольно рисковой, в чём я уже имел случай убедиться, а по разработанной
– сумму мне не назвали, но это меня не смутило: это ведь было обычной практикой на тех работах, на которые я устраивался и раньше. В крайнем случае уволюсь, если не будут повышать, так я решил. Ну и пусть, что химия, она же запакованная, да и не надолго же я устраиваюсь на такую работу, так я думал, всё ещё надеясь на размен-продажу в недалёком будущем нашей халупы и, следовательно, на скорый отъезд в Германию на учёбу.
Химическая фирма, в которую я устроился, занималась закупкой химикатов у крупных производителей - специализированных химических заводов, а также сбором по всей стране химических реактивов с истёкшим сроком годности, которые предприятия и организации уже не имели права использовать и поэтому списывали, но не выбрасывали, а отдавали моей химической фирме за даром, а может быть, по символической цене (точно утверждать не могу), и вот эту самую химическую "помойку" моя фирма после химического анализа - проверки сохранения качества перефасовывала или же, оставляя прежнюю фасовку, только меняла этикетку на новую со своим логотипом и новым, не истёкшим, сроком годности; а также моя фирма, естественно, мелко фасовала закупленные на химзаводах крупные партии химикатов, сухих или жидких. Например, на мою фирму серная кислота поступала в бутылях по 20 литров целыми грузовиками, а перепродавалась непосредственным потребителям по одной - несколько бутылей или в мелкой таре - литровых бутылках. Разгружать грузовики с оптовыми партиями химии или загружать их заказами - этим занимались не только грузчики, но и комплектовщики. Кроме сбора из разных мест склада химических реактивов отмечу выполнение мной следующих операций: отдирание-зачистка ножом старых этикеток или замачивание банок в воде, чтобы старые этикетки отклеились, печать на компьютере новых этикеток, наклеивание их или вкладывание их; перефасовка; укладывание в коробку химических реактивов так, чтобы они не болтались; изготовление коробок нестандартных размеров под заказ. Таким образом, приходилось и забираться высоко по полкам на верхние ярусы стеллажей за реактивами, и дрызгаться в воде при замачивании банок, и на коленках ползать при раскрое нестандартных коробок из больших листов гофрокартона; иногда приходилось и попотеть при погрузке-разгрузке. В общем, работа как работа и не сахар, то есть не каторга, как арматурка, но инее халява. И самое точное название моей должности - чернорабочий. При буйстве красок химикатов всех цветов радуги. За ноябрь я получил обещанные мне пять с половиной тысяч рэ, за декабрь - уже шесть. Нельзя сказать, что я был доволен такой зарплатой за такую работу и самой такой работой, но я смирился. И как и раньше отдавал матери почти всю зарплату. Но теперь прежде, чем её отдать, я заходил в казино и пропускал три тысячи рублей через рулетку. Нет, это не означает, что я покупал фишек сразу на все три тысячи, а смотря по ситуации в игре мог докупать фишек до этой суммы. И я отыгрывал проигранное. И вообще, я часто покупал фишек больше, чем собирался ставить. Для чего? А для того, чтобы выглядеть в глазах других игроков, крупье и официантов посолиднее. Мать по-прежнему не догадывалась о моих походах в казино. Ведь я не напивался, всегда приносил вовремя зарплату, а не выигрывая по многу, не делал каких-либо дорогих покупок.
Скорее всего, что осенью 1999 года или в начале зимы, Полина познакомилась с Марком. Где и как - мне не известно. Внешность его очень колоритна: очень большой, то есть высокий и широкий (слово "толстый" к нему не подходит) и абсолютно лысый до блеска головы - эти характеристики настолько яркие, что затмевают в моей памяти впечатления о его лице: были ли у него усы и бородка, или это мне только кажется, что были (давно я его не видел); одно могу сказать определённо, что ему бы подошёл в качестве характеристики эпитет "богатырь", если бы не его еврейское лицо (еврейского богатыря мне никак не представить). Рядом с Полиной, о которой я ранее не упоминал, что она невысокого росточка (но симпатичная), он казался вообще великаном, но они оказались удачно совместимыми, то есть хорошей парой. Такое сложится у меня мнение-впечатление об их паре, и это будет меня радовать. Маму Полинин выбор также оставит быть довольной. О возрасте Марка: он не намного старше Полины и , наверное, меня. О жилищных условиях Марка: жил в Купчино один в однокомнатной квартире в одном из стоящих друг напротив друга длиннющих двух белых кирпичных домов, растянувшихся на Бухарестской улице от Фучика до Бела Куна. Но увижу я Марка впервые, наверное, только в 2000 году, а узнаю о его квартире и того позже. А кем работал Марк, долгое время оставалось для меня загадкой.
Так вот, сойдясь с Марком Полина стала жить у него в Купчино, а свою дочь Ульяну она только навещала, наверное, почти только для того, чтобы передавать нашей с ней матери деньги на воспитание-питание Ульяны, доверенной бабушке Эле, и на саму нашу мать, находящуюся в это время на совместном моём с Полиной иждивении. Со слов матери я узнал, что Марк молодец: помог Полине сменить работу акушеркой на более денежную работу страховым агентом. Что значит помог: это значит, что он материально поддержал мою сестру в период её безденежья, пока она только устроилась и училась агентским должностным обязанностям.
Звери в погонах
Теперь о нашем соседе снизу. Он занимал 2 комнаты в коммуналке (напоминаю, что почти все квартиры в нашем доме были коммунальными) под моей и Полининой комнатами. Этот сосед Андрей Корнев был участковым милиционером. Но не на нашем, а на соседнем участке. О нём в доме говорили, что он является "крышей" ларёчников. Но дело не в этом, а в том, что в 1999 году он обзавёлся мощной аудиоаппаратурой, которую начал использовать на всю катушку, то есть на пределе её возможностей. Сказать, что музыкальные колонки нашего соседа играли очень громко, мало. Необходимо сказать: мощно, то есть проигрываемая на его аппаратуре музыка воспринималась не только ушами, но и всем телом - настолько сильна была вибрация воздуха в нашей квартире. Как милиционер вставал на работу-службу сосед рано и врубал свою музыку. По субботам и воскресеньям он также мог вставать рано на службу. И если я не мог хорошо выспаться по выходным, то моя мать, сидящая дома, вынуждена была терпеть каждое включение соседом-милиционером его громкой музыки. Часами. И рано утром, и днём, и вечером. Причём сосед-милиционер выключал свою аппаратуру ровно в 11 вечера - прям часы можно сверять. Отмечу, что при попытках заснуть положенная сверху на ухо подушка ни сколько не защищала от всепроникающего громкого мощного звука-вибрация передавалась уху и сквозь подушку.Я ходил вниз и звонил в дверь квартиры соседа-любителя громкой мощной музыки. Но мне либо не открывали (может, из-за громкости-мощности музыки сосед-милиционер не слышал звонка?), либо, выслушав моё замечание о недопустимости врубать музыку так громко-мощно, молчали, то есть не обещали уменьшить громкость-мощность звучания. Это в первые мои попытки сосед-милиционер или его жена молчали в ответ на мои замечания, позже они станут огрызаться и нагло отвечать, что они как хотят так и будут слушать свою музыку. Обмолвлюсь, что стук по батареям отопления также не вразумлял соседа-милиционера. Возможно, что он и его жена из-за громкости-мощности музыки в его квартире и вовсе не замечали нашего стука по батареям. Но ведь надо же было нам что-то делать! Ведь надо же было нам каким-либо способом прекратить безобразие, устроенное соседом-милиционером. Ведь так жить нельзя! У нас в квартире откуда-то был тяжёлый стальной шар размером с кулак здоровенного боксёра. И я стал его подбрасывать, чтобы он падал с высоты на пол, либо мы с Улей стали катать его по полу друг другу. А полы у нас в комнатах были паркетные. Паркет был старый и состоял из широких дубовых дощечек, между которыми местами были щели в сантиметр шириной. Так вот, шар, катясь по полу стучал, попадая в щели, железнодорожные колёса на стыках рельс. Проделывал я операции с шаром в разное время суток, когда у соседа-милиционера было тихо, то есть громкой мощной музыки не раздавалось. Своей игрой в шар я надеялся заставить соседа-милиционера осознать, что он не прав, вследствие чего, я надеялся, он прекратит своей громкой мощной музыкой мешать нам жить.
Вот и 17 февраля 2000 года. День рождения Ули. Ей 7 лет. По традиции мы этот День праздновали. Из гостей никого не было, то есть мы праздновали в узком семейном кругу: моя мама, моя сестра, моя племянница и я. Стол был накрыт в большой комнате. Одна бутылка шампанского, остальное питьё - лимонады да соки. На стене вырезанная из цветной пёстрой бумаги цифра 7 прикреплена булавками. Множество разноцветных бумажных сердец рассеяно по комнате. Они свисают на нитках над нашими головами либо крепятся булавками к стенам. На столе много вкусно приготовленных мамой блюд, готовящихся только по праздникам. Мы сидим за столом, едим-пьём. Наше пиршество сопровождается музыкой из магнитофона, обычного, небольшого. И музыка звучит негромко, не мешая нам за столом весело разговаривать. В общем, в комнате царила празднично-весёлая атмосфера. Вот мы и поели хорошо. Осталась на очереди чае-кофейная часть застолья с тортом со свечами и прочими сладостями. Но не приступать же сразу к этой части! Так что, вполне естественно для праздника, что мы решили поплясать. Начали мы плясать, встав из-за стола, тут же, в этой же комнате, ведь и музыка звучала здесь. В основном, плясали Уля и я. В том числе взявшись за руки. И тут во время наших с Улей плясок мне пришла идея перейти плясать в мою комнату, чтобы наш с Улей топот во время пляски досаждал живущему внизу именно под моей комнатой соседу-милиционеру. Ведь это же дополнительная выгода от пляски - шум от топота, который будет раздражать соседа-милиционера (хоть бы он или его жена, или они оба были сейчас дома!)! Пусть потерпят! У нас ведь детский праздник! И не часто мы празднуем. Так что пусть потерпят! А на соседей снизу нам наплевать - им же на нас наплевать. Так давай же, Уля, топать громче и прыгать выше!.. Хорошо!..
– А давай, Уля, залезем на диван и будем прыгать с него на пол!
– пришла мне идея, осуществляя которую мы с Улей сможем досадить ненавистному соседу-милиционеру ещё больше.
Мы с Улей залезли на диван.
– Старайся приземлиться на всю ступню, а не только на носки: шума будет больше, - инструктировал я Улю.
И, взявшись за руки, на счёт "три-четыре" мы с ней спрыгнули в длину на пол. Мама и Полина смотрели на нас с Улей, сначала пляшущих, а затем прыгающих. Вот было веселья! Всем нам. В том числе и от мысли, что мы достойно отвечаем соседу-милиционеру на его безобразие с громкой музыкой. Теперь их (его и его жены) очередь терпеть. Пусть знают наших!
Как известно, аппетит приходит во время еды. Так и мне после пяти прыжков с дивана его высоты показалось мало.
– Уль! А смогла бы ты спрыгнуть вот с этого стола?
– Да, смогла бы. Хочу.
– Тогда полезли на стол!
Встав на сиденье стула как на ступеньку, мы с Улей залезли на стол и после напоминания мной о желательности приземления на всю ступню стали на этот раз по очереди прыгать со стола на пол в длину. Во время прыжков я подумал, что они не пройдут бесследно: на потолке комнаты соседа-милиционера обязательно появятся огромные чёрные трещины. Это же замечательно! Для нас. (О трещинах я подумал, вспомнив об имеющихся трещинах на потолках в нашей квартире, появившихся в результате отмечаний праздников нашими соседями сверху)
– Да, люстра у соседей точно сейчас пляшет, - заметила мама, ведь мы с Улей при прыжках со стола на пол приземлялись в самый центр комнаты.
– Так им и надо!
– ответил я.
– Смотрите: замазка выскочила из щелей, - указала мама на паркет.
– Ну и пусть!
– махнул я рукой.
Наши с Улей прыжки продолжались, наверное, 10 минут. Не меньше. И не больше. Я так думаю. Их прервал звонок в дверь, который, можно сказать, был нами ожидаем. Пошёл открывать я, ведь именно я затеял прыжки, и, следовательно, именно я должен буду отвечать за них соседу-милиционеру снизу. Не спрашивая "Кто там?", я открыл входную дверь. И увидел незнакомого мне молодого мужчину. В тренировочных штанах и белой майке. В этом "костюме" при его телосложении незнакомец выглядел как гимнаст. Я с серьёзным выражением лица спросил его: "В чём дело?". После вопросительного выражения с грубой интонацией в голосе "Чё вы тут вытворяете?" из уст "гимнаста" последовала серия оскорблений и ругательств в мой адрес и адрес всех сразу, кто живёт в нашей квартире и устроил ЭТО. Взбешённый ЭТИМ, "гимнаст" высказал мне, я так полагаю, весь свой запас грубых слов, словосочетаний и предложений, причём, естественно, его речь изобиловала матом. Пока "гимнаст" "высказывался", я его слушал невнимательно, потому что размышлял: "Наша выходка оказалась качественной, ведь она была воспринята именно так, как мне и хотелось. И это меня радует. Но кем она воспринята, кем испытана мощь нашего негодования и протеста? Каким-то неизвестным мне "гимнастом", а не соседом-милиционером; ведь если бы сосед-милиционер был сейчас дома, то он, конечно же, явился бы сейчас к нам сам. Итак, то, что вместо соседа-милиционера поднялся к нам какой-то "гимнаст", меня огорчает. И вообще, кто он такой, чтобы являться сюда и предъявлять нам какие-либо претензии, ругаться и оскорблять нас? Никто. И чего он лезет тогда в наши взаимоотношения с соседом-милиционером?" Додумав до этого, я решил, что пора закрывать входную дверь, как это делали передо мной сосед-милиционер или его жена, когда я спускался к ним выражать своё неудовольствие их громкой мощной музыкой (замечу, что я всегда это делал в негрубой форме). Также я решил, что вступать в диалог с этим никем неразумно.