И тогда я сказал - согласен !
Шрифт:
Я решил развить успех.
– - Конечно, меня можно обвинить в консерватизме, можно сказать, что я ретроград, что я отвергаю все новое -- все, чего не могу понять своим ограниченным умом. Но в таком случае следует вынести приговор всем нашим ценностям (я говорю о духовных ценностях), тогда следует сказать, что те моральные устои, которыми мы руководствовались несколько тысячелетий - неверны и ни к чему не ведут (если можно так легко от них отказаться и если под их сенью стало возможно все то, что стало возможно до сих пор), тогда следует сказать, что напрасно Иисус принял мученическую смерть -- его страдания ничего не окупили и никого не спасли!
– - В этом месте ропот прошел по залу, но репортеры лишь усилили свою фиксирующую деятельность.
– - В будущем двадцать пятом веке, -- витийствовал я, -- будут забыты заповеди Христа! Можно будет убивать и красть, обманывать и соблазнять, можно предавать и завидовать, предаваться унынию и бояться! Нельзя лишь одного -- быть слабым. Слабость - это величайший порок человека будущего, потому что сила будет признана как величайшее его достоинство.
– - Но ведь вы сказали, что вы, дескать, служили в двадцать пятом веке в полиции? Правильно?
– - Правильно.
– - Так чем же вы там занимались, если убивать, по-вашему, там можно, красть -- тоже, грабить, я так понимаю -- в той же мере...
– - Тут нет никакого противоречия, -- стал объяснять я.
– - Когда я говорил о забвении христианских заповедей, то имел в виду забвение их внутри нас.
– - Как это?
– - Я говорил в том смысле, что человек будущего в душе не будет считать любое преступление преступлением, хотя и согласен будет понести за него наказание, если неопровержимо докажут его вину. Но в таком случае он будет раскаиваться лишь в том, что плохо замел следы; и окружающие будут осуждать его и смеяться над его неловкостью, но не над самим преступным действием.
– - Но разве это возможно?
– - Возможно. Это существует, и я это видел.
Воцарилось молчание, никто не решался заговорить, и я продолжил:
– - Там и полицейские точно такие. Они оттого и любят набирать блюстителей порядка из прошлого, потому что люди из прошлого -- ангелы по сравнению с ними. "Даже такие как я!" -- хотел добавить я, но не добавил.
– - Значит, в будущем человечество ожидает неминуемый крах?
– - спросил молодой человек, обвешанный фотоаппаратами.
– - Почему вы так решили?
– - Но вы же сами сказали, что там нет никакой нравственности!
– - Сказал, ну и что?
– - Но как же?
– - озадачился репортеришко. Глаза его сделались круглыми, а лицо приняло обиженный вид.
Я сжалился над ним, а также и над всеми остальными.
– - Да, я говорил и повторяю теперь, что общество будущего абсолютно безнравственно с нашей точки зрения. Но это вовсе не означает, что такому обществу уготован неминуемый крах. Напротив, я был свидетелем необычайной активности тамошнего населения, я видел самую неукротимую энергию и стремительное продвижение вперед! Хотя это и походило немного на активность дикого племени, у которого в один чудесный день исчезли разом все его многочисленные табу, а главный шаман отменил своих бесноватых идолов.
– - Но погодите, как вас понять?
– - спросил уже другой репортер.
– - Вы то ругаете будущее время, говорите, что там невозможно жить, а то вдруг заявляете о необычайном прогрессе и деловой активности!
– - Когда я говорил о невозможности там жить, то имел в виду исключительно себя. Но все те, кто родятся через четыре сотни лет и кто впитают с молоком матери тамошнюю мораль -- им напротив, жить в двадцать пятом веке будет исключительно легко, -- в каком-то смысле они будут гораздо свободнее нас, свободнее внутренне!
– - раскрепощеннее, потому что, если задуматься глубоко, то единственное и самое реальное достижение так называемого прогресса -- это обретение человеком свободы, -- и это есть основная ценность нашей цивилизации.
– - Вы нас вконец запутали, -- пробормотал репортер и сел, потому что до сих пор он стоял на ногах.
– - Я и сам запутался, -- признался я.
– - Но я еще раз повторяю, что выражаю исключительно свою точку зрения -- точку зрения человека двадцатого века со всеми его слабостями и недостатками.
– - Так вы считаете, что человек двадцатого века -- слаб и недостоин?
– подал голос прокурор.
– - А вы считаете, что это венец природы?
– - оборотился я к нему.
– - Уж кому, как не вам знать настоящую цену нашего современника.
– - Так что же вы хотите доказать нам?
– - Я хочу доказать, что все мы -- вместе взятые -- ничего не знаем и ничего не стоим, что наш мир породит другой мир, который будет смеяться над нами и плевать на то, что мы именуем моралью, и что за этим миром народится следующий, третий мир, который заплюет мир второй, а за третьим миром последует мир четвертый...
– - Ну, мы это уже проходили, -- заметил председатель.
– - Старик Гегель про это написал двести лет назад.
– - Гегель не жил в двадцать пятом веке, -- заметил я.
– - Он не был даже в двадцатом веке. Интересно, что бы он о нас подумал.
– - Наверное то же, что вы подумали о веке двадцать пятом, -- заметил адвокат. Даже здесь он пытался мне помочь. Я улыбнулся ему и грустно вздохнул. Пора было кончать представление. Что бы я не сказал, какие бы аргументы не привел -- ничего тут не изменишь. Сколько их было -- пророков и философов, сколькие предостерегали, увещевали и взывали к нашей совести... Помогло это хоть кому-то?!.. Никому! Ничем! Горы трупов и моря крови -- вот достойная отповедь всем на свете мыслителям. Миллионы умерших от голода, миллионы отчаявшихся и покончивших с собой -- никого из них не спас Христос своей мученической смертью.
Я молчал минуты две, и никто не решался меня потревожить. Наконец я очнулся и обвел затуманенным взором зал. И мне показалось, что пол слегка раскачивается под сидящими, и плоскость, образованная головами, рисует в пространстве медленные круги. Воздух сгущается и синеет, и скапливаются невидимые заряды, насыщают и пронизывают сидящих неосязаемые токи; силовые линии приходят ниоткуда и уходят в никуда, проносясь сквозь времена и расстояния, не задевая ничего и не замечая никого, равнодушные ко всему - невидимые силовые линии, составляющие каркас бесконечности... Две черные бездны расположены по обе стороны, у каждой из них одинаково нет конца, вектор времени теряется в глубинах прошлого, острием своим он направлен вверх, или прямо, или -- все равно куда, -- есть ли конец у него?.. Две великие пустоты вращаются вкруг себя, и затесалась между ними крохотная пылинка, неизвестно откуда взявшаяся и для чего -- сверкнул на миг свет и осветил зародившуюся ни с чего плесень, -- но луч погас, и плесень омертвела, растворилась в ледяной пустоте, и стала тем, чем и была всегда -- ничем.
Так кто же и в чем виноват? Можно ли что-либо и кому угодно доказать?!..
Выступление мое подходило к концу, и к концу подходила вся эта нелепая история. Три недели я пытался доказать окружающим людям... что? Я и сам не вполне это понимал. Вернее, именно теперь я вдруг понял, что доказывать что-то и кому-то нет никакой надобности. Потому что нет абсолютной истины, и нет, потому, абсолютных доказательств. У каждого времени свои ориентиры и свои вершины. Человечество бредет по исторической тропе ничуть не лучше стада баранов, оглядывая бараньими глазами окрестные виды и щипля подножную травку, принимая данную реальность за единственно верную. Но вот -- новый поворот, новые виды и новая трава, новые вожаки и новые правила поведения на нескончаемой жизненной тропе. Так чего и кому я хочу здесь доказать, когда я сам ничегошеньки не знаю, и никто ничего не знает, никто не видит дальше собственного носа, а самые гениальные глядят лишь на два шага вперед. Мораль подобна половой тряпке, которой утирают разбитое в кровь лицо, утешаясь мягкостью материи и ее высокой впитывающей способностью, а в следующий миг эта тряпка может послужить для удушения несогласного с тобой индивида, или просто брошена под ноги, как бесполезная или даже вредная вещь.