И тогда я сказал - согласен !
Шрифт:
– - В чем одеты, -- буркнул я, -- в одежду были одеты!
– - В какую одежду?
– - Зачем вам это?
– - Пожалуйста, ответьте.
– - Ну в брюках они были (не голыми же им ходить), в брюках и в рубашках, у одного была коричневая рубашка, у другого синяя.
– - Так!
– - кивнул следователь, водя ручкой в середине листа.
– - А носки у них были?
– - Да откуда я знаю про носки? Вы бы еще про трусы меня спросили.
– - Да, кстати, -- подхватил он, -- а какого цвета у них были трусы?
Я подумал, что он, верно, издевается надо мной. За кого он меня принимает?..
– - Перестаньте задавать провокационные вопросы, -- произнес я, сжимая под столом кулаки.
Следователь отодвинул лист в сторону.
– - Мне кажется, что вы до сих пор не поняли, в каком сложном положении оказались. Вот вы сейчас сказали про брюки и про рубашку, а между прочим, на трупах была именно такая одежда -- темные брюки, которые сейчас редко кто носит, и столь же редкие нейлоновые рубашки синего и коричневого цветов. Но и это еще не все! При них найдены документы на имя... как, вы сказали, их зовут?
– - Андрей и Дмитрий.
– - А фамилии?
– - Сирин, а второй, кажется, Ильин.
Следователь откинулся всем телом назад. Лицо его стало почти счастливым.
– - Ну вот видите! В найденных документах значатся именно такие фамилии и имена. Так что получается, что никуда ваши приятели от вас ночью не уезжали и уехать не могли!
– - Он набрал в грудь воздуха и заговорил вдруг каким-то особенным -- (проникновенным?) -- голосом: -- Скажите, из-за чего вы повздорили?
Я отвернулся. Все мои объяснения разбивались подобно морским волнам, ударяющим в неподвижный валун на берегу. Можно хоть тысячу лет яриться и пениться морю, хлестать и хлестать изо дня в день в гладкую поверхность и ничего ровным счетом не добиться. На то он и валун!
– - Я могу лишь повторить сказанное: эти люди, которых нашли в моем доме, на самом деле людьми не являются.
– - А одежда, документы?
– - Все заранее подстроено! Я же вам говорю: возьмите на анализ кровь! Или любую ткань -- и сразу все станет ясно.
Следователь поморгал глазами, вздохнул раза два и подвинул мне протокол:
– - Прочитайте и распишитесь.
Я взял ручку и без задержки, как и в прошлый раз, поставил в нижнем углу размашистую подпись.
– - Все это лишнее, -- произнес я устало.
– - Не скажите, -- отозвался следователь.
Мы одновременно поднялись.
– - По-видимому, сегодня будет произведен следственный эксперимент, - сказал он.
– - Так что будьте к этому готовы.
– - Я всегда готов, -- буркнул я, покидая комнату дознания.
Однако к визиту адвоката, назначенного для моей защиты, я оказался не подготовлен. Он заявился перед обедом, и я все время нервничал -- не останусь ли я в результате нашей беседы с пустым желудком.
Адвокат мне с первого взгляда не понравился, да и я ему тоже понравился не очень, потому как сразу дал понять, что мне не нужны никакие адвокаты и я не нуждаюсь ни в чьей защите. (Я вообще плохо понимаю людей, берущихся защищать убийц. Ладно еще, когда убивают по неосторожности или в состоянии так называемого аффекта, а вот когда делают это обдуманно, да еще с изощренной жестокостью -- таких я бы давил на месте.)
– - Вы напрасно тратите время!
– - заявил я адвокату -- довольно молодому мужчине, лет тридцати, среднего роста и очень серьезному, что ему совершенно не шло.
– - Хотите вы этого или нет, но согласно закона, у вас должен быть общественный защитник. Поверьте, это делается в ваших же интересах!
– - Да я верю, -- сказал я уже потише.
– - Просто зря это все.
– - Я так не думаю, -- сказал адвокат и раскрыл свою папку.
Последовали привычные вопросы: как моя фамилия, да сколько мне лет, да где я родился, да чему учился и чем занимался в последнее время и тому подобный вздор. Примирившись с неизбежностью и желая поскорее отделаться от бесполезного для меня человека, я стал рассказывать, в который уже раз, грустную историю своей жизни. Я сильно старался и уложился в четверть часа.
Исписав целых пять страниц, адвокат отложил листы в сторону и спросил доверительно:
– - Скажите честно, только мне (ведь я ваш адвокат, я должен знать истину!): это вы убили этих людей?
Тут я задумался -- стоит ли тратить попусту слова?
– - и ответил примерно так:
– - Нет, не я.
– - А кто?
– - Мне уже надоело отвечать на подобные вопросы, -- проговорил я.
– Неужели вы думаете, что я вам скажу что-то особенное?
– - Признаться, я надеялся на вашу откровенность, -- произнес он очень серьезно, -- ведь, все-таки, я ваш защитник.
– - Хорош защитник, -- вырвалось у меня, -- сам считает меня убийцей, и говорит при этом, что он мой защитник. Иди лучше жену свою защищай от хулиганов!
– - Сам не знаю -- зачем я это сказал? Но уж такое у меня свойство: если человек мне не нравится, то я никак не могу скрыть своей неприязни. Впрочем, обратное так же справедливо.
Но чем хороши флегматичные люди -- их чрезвычайно трудно вывести из себя, -- поэтому мой оппонент нисколько не обиделся, по крайней мере, не выказал явной обиды, а продолжил беседу в ровном ключе.
– - Следовательно, вы не знаете, кто убил этих людей?
– - Да не убивал их никто, понимаете? Не убивал! Потому что это вовсе не люди. Сколько можно повторять.
– - Ну хорошо, а эти, ваши гости, которые были у вас накануне вечером, куда они делись?
Я поднес руки к лицу и потер с силой глаза.
– - Я что-то не пойму: вы адвокат или кто?
– - Адвокат!
– - Вы меня защищать собрались?
– - Да.
– - Тогда зачем все эти вопросы?
– - Как зачем?
– - Чего вы хотите от меня добиться?
– - В каком смысле?
– - Ну для чего вы со мной сейчас говорите?
Адвокат призадумался.
– - Простите, я чего-то вас не пойму.
– - А я вас, -- отрезал я, и мы замолчали. Но молчание длилось недолго. Адвокат вздохнул, поправил воротник и... поехал на второй круг.
– - И все же я вынужден повторить свой вопрос, -- сказал он.
Тогда я тоже вздохнул и говорю:
– - В таком случае я вынужден буду повторить свой ответ...
Примерно через полчаса адвокат ушел, и я перевел дух, и, вместе, призадумался: судя по всему, положение мое было безнадежным -- мне не верил никто, и даже адвокат, призванный меня защищать. Хотя, рассуждая здраво, трудно было ожидать другой реакции, -- это я в глубине души понимал, потому что был в глубине души здравомыслящим человеком. И вся надежда теперь у меня была на пресловутый анализ крови. Это могло быть единственное объективное доказательство правдивости моих слов.