И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
— И как такое можно отдать огню? Все боги восстанут и прогневаются... вся земля тогда станет для нас общим пожаром… Алинка говорит про их и наших богов, что похожи они… Но только я не верю, что мои боги приняли бы такую жертву… Мои боги мудры…
Он сидел так с полчаса, смотрел на незнакомку и думал о том, откуда ей было взяться в воде. Если незнакомка впрямь была рабыней и сбежала из крепости, неужели она решила утопиться? Упала ли случайно?
Минут десять погодя в избу все же вбежала Алинка. Она сообщила, что из крепости приехали всадники.
— Говорят, ты сказал Ефанде, что видел девчонку, вот и пришли по твою душу! Не гневи богов! Отдай
— Тише ты, Алинка! — рявкнул Олег. — Я же сказал, он не тронет меня. А значит, не тронет и моих людей. Я слишком высокую цену заплатил за нашу свободу!
— Да этот варяг только и ждет повода, чтобы перерезать нас всех! Прошу тебя, открой глаза!
— Ефанда сказала, он в Новгороде, — противился Олег. — Поехал на переговоры. Это значит, все воины сейчас с ним, а те, что остались — слабы. Они не возьмут оружие. Не сей смуту попусту.
— Так, возвращается… — вздохнула Алинка, потерявшая силы спорить с Олегом. — Сегодня-завтра возвращается, потому и надо бы ее вернуть...
Его лицо помрачнело. Брови сдвинулись.
— А что если… она и впрямь… Лада? И боги нас проверяют? Проверяют, не предали ли мы их, променяв на варяжских?
Алинка и не знала, что ответить. Что-то было в его словах. Олег приказал Алинке следить за гостьей, а сам вышел из избы, чтобы встретить всадников, прибывших из крепости за рабыней.
Мирослава приходила в себя медленно. Последний раз она так чувствовала себя в тот день, когда отходила от наркоза в больнице. Тело было неподвластно ей. От малейшего движения голова шла кругом. Она чувствовала, как долгое время над ней стояла женщина, жгла какие-то травы и говорила сама с собой шепотом, возможно, молилась или читала заговоры. Спустя час Мира осталась совсем одна в полной темноте. Хороший сон помог прийти в себя. Олег так и не вернулся.
Мирослава нащупала Бруни. Он послушно лежал в ее ногах, согревая их в мартовский холод. Она с трудом слезла с лавки, взяла тулуп, что получила в обмен от девушки, и выскользнула из избы, держа Бруни за ошейник. Во дворе стояла гробовая тишина. В окнах некоторых жилищ был свет: видимо, жгли лучины. Во дворе никого. Хороший шанс, чтобы сбежать. Пришлось дать глазам привыкнуть к кромешной тьме, чтобы хоть что-то разглядеть. Как портится человеческое зрение, привыкшее к электричеству! Она схватила один из факелов, воткнутых в хрустящий снег у деревянного идола.
— Ну и техника безопасности…
Мирослава уже подходила к воротам, ведущим из деревушки, как вдруг Бруни чего-то испугался и громко завыл. В соседней избе послышались шаги.
— Бруни! — заругалась Мирослава, пытаясь открыть засов дрожащими руками.
Щелчок. Свобода.
— Бежим, малыш!
До реки оставалось метров сто.
— Как и любые другие племена, славяне всегда строили общины рядом с источником воды. Вероятно, это все-таки была одна из тех необычных современных общин, что сохранила обычаи и язычество... Странно, что мы с Сашей упустили этот момент, когда строили свой маршрут. Не славяне, а сектанты, ей-богу! — объясняла она Бруни на ходу, будто пес мог понять хоть словечко.
Мирослава стояла на берегу Волхова. Она с опаской смотрела на реку, освещая ее факелом. Лед еще даже не начал таять, а берега можно было отличить только по пологим склонам — так сильно они были припорошены снегом.
— Как можно было провалиться под лед?.. Он же... Ладно, тут метров двести перебежать... Ты справишься.
И она справилась.
— Ко мне!
Пес продолжал скулить и скрести лед когтями так, будто там кто-то прятался.
— Бруни! Ко мне!
Мирослава перешла на тот берег и обернулась. Бруни до сих пор стоял у проруби и пристально, почти по-человечески, смотрел на хозяйку. Наконец, он сдался, медленно и, опустив голову, нехотя пошел вперед.
Тогда ей вдруг подумалось: как она могла упасть под лед, если сейчас он даже и не думал трещать под ее ногами? Она ясно помнила, как бежала за Бруни по этой самой реке, на этом самом месте, а поймав его, села рядом, чтобы пристегнуть поводок к ошейнику. Тогда-то лед вдруг и затрещал, завыл, и вода проглотила ее, как маленькую рыбешку, даже не дав возможности опомниться. Разве толстый лед ломается от веса тела так быстро? Разве не должны трещины поползти паутиной, как это бывает в фильмах, а главная героиня бежать и бежать, чтобы спасти свою жизнь?
Они шли около двадцати минут, когда Мирослава, теряясь в догадках, снова остановилась.
— Где-то здесь должна быть могила князя Олега... Пещеру тоже не могу найти... возле которой я упала...
Она пощупала свои карманы в поисках телефона.
— Ужасная привычка!
Они бродили еще полчаса вдоль реки, но ничего похожего из того, что она искала, не было. Ни домика, в котором они остановились с мужем, ни могилы Вещего Олега, ни намека на село. По ее замерзшему лицу посыпались горячие слезы. Отчаяние, обида, усталость, страх, непонимание — все чувства смешались и давили изнутри. Она горько и громко плакала, не стесняясь своих слез, ведь никто ее не мог услышать, и продолжала идти вдоль берега уверенным шагом. Тогда ей стало стыдно от самой себя. Столько дети не плачут, сколько она пролила слез за последний день.
— Не переживай, малыш, — она утерла нос рукавом своего полушубка и заметила, как неприятно он пахнет. — Через десять минут или через десять часов... река все равно приведет нас к людям. Волхов идет от Новгорода к Ладожскому озеру… Так что куда-нибудь мы точно придем! Без течения не могу определить, в какую сторону… Так, Бруни! Думай со мной! Солнце садится на западе…
Она остановилась, чтобы вспомнить, где именно было солнце, когда она была окружена сектантами.
— Там, где солнце, там и запад... по левый берег реки... Ладожское озеро находится на севере... а значит... сейчас мы идем в обратную сторону. Когда мы упали в воду, мы были недалеко от нашего домика, но когда вернулись к проруби, село словно исчезло.
Мирослава села на колени и опустила голову.
— Я что-то упускаю... Может, нас вытащили из другой проруби? Нет, невозможно... мы были под водой недолго, иначе бы... Как можно потеряться в трех соснах?! Что за топографический кретинизм! Твою мать, соберись! Так, нужно снова вернуться к проруби и начать все сначала... Я просто пошла не в ту сторону... Село же не могло исчезнуть, верно? Наверняка Саша уже вовсю ищет меня вместе с полицией.
Сердце бешено забилось в груди. Ей казалось, что оно вот-вот вырвется. Больше не было сил плакать, и ее рыдания переходили то в истерический смех, то в удушающий кашель. Хотелось домой, хотелось есть и пить, хотелось залезть в теплую постель и прижаться к мужу.