И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
Она указала рукой в коридор.
— Говорят, когда у женщин случается выкидыш, их дети просто уходят к другим родителям или выбирают другое время, чтобы родиться, — Марина в последний раз взглянула на Мирославу, нежно улыбнулась, будто была ее давней подругой, и послушно вышла в коридор.
Мирослава закрыла дверь и поднесла руки к лицу. Их била мелкая дрожь. Она набрала мужа, но номер был недоступен. В голове крутились слова девушки и ее несвязный, как показалось Мирославе, бред. Она опустилась на колени, прижалась спиной к стене и беззвучно заплакала. Слезы текли сами по себе, а Мирослава только с презрением их утирала. По ту
Глава 3. Факел
день исчезновения
Если бы она не чувствовала мучительной боли в легких, если бы ей не казалось, что ее ребра ломают, она бы думала, что всего лишь засыпает от наркоза. Она пыталась дотянуться рукой до Бруни, чтобы отстегнуть поводок от ошейника, но пальцы уже не слушались. Последнее, о чем она подумала — почему вдруг вода остановилась и почему ее злые волны проходят мимо, не утягивая за собой дальше под лед? Последнее, что она видела, перед тем как отключиться, — это яркий золотой свет, вдруг осветивший черную воду. Она смогла разглядеть своего пса, лед над головой и людей, суетно ходивших по нему. И откуда им было взяться?
Но то было не солнце. То был свет неестественный, неприродный, слишком яркий, и у него не было единого источника. Казалось, вся вода подо льдом вдруг начала равномерно светиться и нагреваться, будто в ней поселилась стая светлячков. «Вот и все», — подумала она, и ее глаза закрылись.
Двое мужчин с легкостью вытащили тела из воды, словно это были крупные рыбешки, попавшиеся на удочку. Мира пробыла подо льдом меньше минуты, но эта минута показалась ей вечностью. Мужчины сняли с нее мокрое пальто и сапоги, с любопытством их рассматривая, будто никогда прежде не видели обуви. К проруби подбежал еще десяток крепких мужчин и плотных женщин. Они небрежно и по-варварски отрезали поводок от ошейника, чтобы отпустить пса, так и не разобравшись, как работает застежка. Женщины раздели Мирославу до нижнего белья, с удивлением и осторожностью пощупав его пальцами, завернули в сухое покрывало и положили на сани рядом с собакой.
— Чьто зверь сь? — одна из женщин махнула рукой в сторону пса. — Чи ли вълкъ?
Мирослава открыла глаза. Впереди нехотя шла кобыла и тащила за собой сани. Три женщины, закутанные в шали, с любопытством нависали над ее лицом. Они что-то спрашивали, кричали, бранились между собой, но Мира не понимала слов и не различала звуков. Тело ныло, пальцы не слушались. Она могла лишь смотреть в одну точку, тяжело дышать и видеть, как изо рта идет густой пар и в воздухе становится почти льдом. Когда стало так холодно? И почему этого холода она совсем не чувствует? Бруни лежал рядом не двигаясь. Она не знала, жив он или мертв. Впрочем, она не знала, жива ли она сама. Мирослава снова провалилась в темноту.
Ее уложили в хорошо натопленной земляной избе, накрыли медвежьей шкурой и до красноты натерли тело настойкой из душистых трав и браги. Местные дети с любопытством рассматривали ее лицо, трогали руки, тянули за волосы. Она казалась им какой-то ненастоящей, непохожей на них, слишком красивой и одновременно пугающей. Некоторые из поселения уже выдвинули мысль о том, что они спасли ведьму или русалку-утопленницу. Другие клялись,
Одна из старух внимательно изучала вещи, снятые с Мирославы. Она вертела в руках ее наручные часы на кожаном ремешке, а затем, увидев себя в их отражении, от испуга выронила их на пол и разбила. Другая женщина рассматривала ее необычно огненные волосы. Она обратилась к соседкам на своем языке:
— Волосы, точно солнце, боюсь, как бы не обжечься!
— Неужто это сама богиня Лада, маменька? — заговорил ее младший сын.
— А батька говорит, что это русалка и лучше бы ее обратно в воду вернуть, пока ночь не пришла! — перечила ему его старшая сестра.
Высокий, широкоплечий, бородатый мужчина отворил дверь в избу и вошел внутрь уверенным шагом. На его руках лежала собака. Женщины звали его Глебом.
— Глупые бабы, — он опустил собаку на деревянный пол. — Не приходило ли вам в голову, что это просто женщина, которая утонула?
— Просто женщина! — передразнила его толстая старуха, сидящая за столом, и сморщилась. — Иди погляди, какая там просто женщина! Как она подо льдом оказалась, скажи мне? И что за зверя ты сюда притащил к нашим детям? Что за волчара?
— Олег вон сказал, он пришел с Глебом рыбачить, — недовольно покачала головой другая женщина, — только лед разломил, а она в воде как ниоткуда взялась! Руки тянет! Осмотрели всю реку — другой проруби не нашли! Утопленница она! Притащили в дом смерть! Глеб, ты же был там? Чего не соглашаешься?
— А если это впрямь… сама богиня? Или боги нас проверяют?
Мирослава открыла глаза и попыталась подняться. Жаркий громкий спор в избе привел ее в чувства. Мальчик, все это время тянущий ее за волосы, в испуге отскочил и запищал. Она оглядела людей вокруг, их серые рубахи с красными воротами, длинные русые косы, затем попыталась встать с лавки, но люди испуганно сделали несколько шагов назад.
— Что случилось? — Мирослава обернулась, пытаясь найти причину того, что так напугало окружающих. — Простите, пожалуйста, где я сейчас нахожусь? Который час? Сколько я проспала?
Бруни жалобно застонал, с трудом поднялся на лапы и подошел к хозяйке, виновато поджав мокрый хвост, ставший совсем тонким, как веревка. Старуха, сидящая за столом, выпалила что-то на своем и схватилась за голову.
— Простите, я вас не понимаю... — Мирослава ощупала себя и взглянула на расшитые красными нитями рукава своей рубахи. — Это что... польский? Финский? На каком языке вы говорите со мной? — она жалобно взглянула на мужчину, которого звали Глебом, в поисках помощи и сострадания в его глазах. — Точно не украинский. Хотя похож, но украинский я понимаю.
Мира рассмеялась, но почувствовала, что вот-вот заплачет от страха, и потому начала судорожно рассматривать избу, в которой находилась, чтобы найти выход и мысленно построить план побега. То не представлялось возможным. Чужаков в избе было слишком много, а в проеме узкой двери стоял широкоплечий мужчина, почти подпирая потолок своей головой.
— Ишь, чего на своем балакает! — воскликнула старуха. — Небось, уже прокляла нас, и к утру все передохнем! Тьфу!
— Не говори так с ней! Разгневаешь богов!