И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
Катарина прошла внутрь спальни и скрылась за занавеской. Синеус так и остался стоять у стола, ожидая перевоплощения Катарины. Ей понадобилось не больше двух минут.
— Я готова.
— Выходи.
И она вышла в зеленом платье, что было на Ефанде в тот день, когда Харальд впервые ее увидел. Это было так давно, но Харальд до сих пор помнил каждый орнамент на рукаве и каждую застежку на поясе. А затем он видел, как Рёрик снимал это платье с Ефанды в их первую брачную ночь.
— Повернись задом.
Катарина повиновалась.
—
И она повиновалась без единого слова.
Харальд подошел к Катарине сзади и положил свои медвежьи большие руки на ее талию.
— Скажи, как тебя зовут?
— Ефанда.
— Громче!
— Ефанда, мой господин!
— Скажи, Ефанда, кого ты любишь больше всего на свете?.. — Харальд понюхал воротник платья и закатил глаза.
— Тебя, Харальд.
— Говори с акцентом!
— Тебя Харальд, — Катарина изобразила словенский акцент, что принадлежал Ефанде.
— О ком ты думаешь перед сном, когда ласкаешь себя?
— О тебе, Харальд.
— Нагибайся.
Он прислонил ее к столу и взял без промедлений, вошел без жалости, так, будто, наконец, стал хозяином того, чего ждал долгие годы, так, будто ставил метку на своей территории подобно тому, как это делают псы. И когда он закончил, он излился намеренно на платье.
— А теперь верни туда, откуда взяла. Я хочу снова увидеть ее в этом платье. Скажи ей, что ей стоит надеть его завтра. Пусть Рёрик, обнимая ее, знает, что я уже рядом. Ближе, чем он думает.
***
Райан очнулся, и Мирослава первым делом протянула ему свой подол, чтобы он подложил под свою голую грудь.
— Thakka… — прошептал Райан, подмял под себя подол и лег на него правой щекой, повернувшись лицом к Марне. Он изучал ее. Долго и пристально.
— Почему снова скандинавский?..
Райан что-то хрипло пробормотал, и Мирослава догадалась, что теперь они должны говорить только на нем, чтобы поскорее отсюда выбраться. Ирландец не выглядел так, будто умирал. Скорее, будто только проснулся, хорошо выспался, был ленив и никуда не спешил. Он совсем не двигался, чтобы не бередить раны, и только моргал, и смотрел на Марну.
Она вдруг ухватилась за живот и простонала.
— Hei, hversu ferr?..
Марна посмотрела на Райана большими зелеными глазами, полными боли. Она сдерживалась, чтобы не закричать, и он это видел. Райан вдохнул обеими ноздрями сырой воздух темницы.
— Эй, ты не ходила по нужде. Здесь ничем не пахнет. Думаешь, я не привык к такому? Думаешь, меня это напугает? Прошу, не мучай себя. Я закрою глаза. Отвернуться не могу, но закрою.
Мирослава не понимала, и Райан слегка кивнул в темный угол и прошипел провоцирующий на справление нужды звук.
— Нет, я так не могу, — Мирослава поморщилась. — Я не животное…
Тогда она скрестила ноги и сжалась еще сильнее, уже не в силах противостоять природе.
— Марна! — крикнул громко Райан.
Она плакала от боли, от унижения, но терпела.
Тогда Райан начал переворачиваться.
— Зачем ты это делаешь? Стой! Твои раны!
Затем он закрыл глаза и был рад, что Мира не видела красок на его лице. Она слышала журчание. Она видела, как темное пятно расползается на его промежности. Он сделал это для нее.
— Смотри! Я теперь настоящий викинг!
А затем он посмеялся, увидев ее удивленное лицо, и она посмеялась тоже. И тогда мышцы непроизвольно расслабились, и Мирослава обмочилась. Испугалась, закрыла лицо руками и ждала, когда поток прекратится.
— Лучше бы я вправду умерла. Боже…
— Лучше в следующий раз помочись на меня.
— Что?
— Ты. На меня. Моя спина. Это помогает.
— Что? Какие глупости! В моче же одни бактерии!
— Bacteria? Huh? Ek skil eigi.
— Ek skil eigi. Я не понимаю? Я не понимаю! Точно. Райан, вот… возьми это, — Мирослава достала из-за пазухи свой сокровенный мешочек, вынула кусочек снадобья и протянула Райану.
— Это плохо. Сначала тебе хорошо, а потом будет слишком поздно. Катарина дала тебе это? Впрочем… один не помешает, чтобы унять боль.
Райан открыл рот, и Мирослава кинула ему кусочек прямо туда. Они оба посмеялись. Так у Мирославы состоялось второе занятие по древнескандинавскому языку. Райан и Мира, помочившись в штаны, сидели на сырой земле и учили новые слова. Иногда Райан показывал ей руны. Он не мог двигать рукой и потому Мирослава рисовала вместо него. Она нашла острый камешек на земле и чертила на стене.
— А это что? — он спросил у нее, заметив незнакомый символ на одном из булыжников.
— Послание мне в будущее.
Он не понял. А Мирослава только усмехнулась. Она уже знала, что ее закорючка не дойдет до нее в первозданном виде, не попадет в музей на целом булыжнике, и она так и не поймет предостережение. Эта самая закорючка была кодовым символом. Мирослава так играла с нянечкой. Та учила ее:
— Если когда-нибудь увидишь это, беги. А если тебе будет нужна помощь, покажи это.
Однажды маленькая Мирослава застала своих приемных родителей за ссорой. Они швыряли фарфоровые тарелки друг в друга, а Мира сидела на лестнице, ведущей на второй этаж, и все думала, уцелеет ли и ее любимая тарелка — с гусем в синей шапочке. Когда же пьяный отец собрался подняться наверх, чтобы поквитаться с удочеренной дочерью (а у него были свои счеты с ней), нянечка, сидевшая в гостиной, успела показать Мире ту самую кодовую закорючку пальцами, и Мира спряталась в шкафу. Она уцелела и в тот день не была побита. И теперь эта самая закорючка смотрела на нее со стены в крепостной темнице.