И умереть мы обещали
Шрифт:
– Эх, фасад надо править, и ограда покосилась местами, – деловито сказал Федор, разрушив все мои фантазии.
Огромные клумбы перед подъездом цвели и благоухали. Зигфрид Карлович встречал нас в новом зеленом сюртуке, румяный, любезный. Старый седой лакей в отглаженной ливрее помог маменьке выйти из кареты. Тут же буфетчик выскочил с подносом. А на подносе дымилась горка пирогов. В нос ударил хлебный аромат, от которого забурлил живот, требуя угощения.
– А где борзая? Кажется, Матильдой ее звали? – спросил я у старого лакея.
– Издохла. От тоски издохла, –
– А Маркиз, тот толстый рыжий кот?
– И Маркиз сдох. Нашли его по весне в склепе графа. А там, рядом и схоронили.
Как-то печально стало. Это значит, мне одному придётся ночевать в той жуткой спальне. Но на этот раз комната мне показалась светлой и уютной. Я приказал поставить книжный шкаф, а из библиотеки подобрал себе с десяток томов, которые решил прочитать за лето.
Раздвинул тяжелые шторы, впуская в комнату солнце, устроился с книгой за столом, как вдруг за окном раздались крики и знакомый лай Саги.
– Куда прешь по газону, лапоть ты эдакий! – ругался садовник.
– А я не к тебе. Понял? Я к барину молодому. – Это Федор.
– Так сойди на дорожку, не топчи траву.
– Тфу, ты, господи! Травы ему жалко. Я тебе из поля в следующий раз целую копну сена свежего принесу.
– Ох, ну и дурак ты, Федор.
– Да сам такой! Иди кустики стриги.
Я высунулся из окна.
– Федор, чего шумишь?
– Здрасте, барин, – поклонился он. – Так, я же до вас дело имею.
На нем был серый зипун без воротника, подпоясанный синим кушаком. Сапоги хромовые. На голове старый потертый цилиндр с муаровой выцветшей ленточкой. Парень – хоть куда! Если б не ружье за плечом, да борода нечёсаная.
– Как ружье? – спросил я.
– Ого-го! Столько дичи настрелял. Бьет, что молния разит, – довольно ответил он. – Я вот, что, барин, пришел. Для вас охоту приготовил. Где лоси, где медведи, все отметил, – он постучал указательным пальцем себе по лбу. – Если надумаете…
– Конечно! – обрадовался я. – Завтра и сходим.
– Так я приду с рассветом. Вы уж будьте навостре.
– Хорошо!
Ужин выдался на славу! Мы сидели на открытой веранде и пили чай с пирогами. В начале июня вечера стояли еще прохладные, но темнело поздно. На розовом горизонте слабо блистали редкие звезды. Птицы умолкали, но зато кузнечики продолжали концерт. Пахло разнотравьем и хвоей. Здоровенный медный самовар дымил. В брюхе у него сердито булькало. Степан подкидывал еловых шишек в топку, отчего бульканье становилось еще сердитее. Отец читал газету и с блаженством попивал из старинной фарфоровой чашки. Маленькая Оленька не капризничала и вся перемазалась в варенье. Маменька наслаждалась любимыми пирожками с клюквой. Даже вечно неугомонная Машенька притихла и о чем-то размышляла, молча глядя в лиловые небеса.
Спал я спокойно, как младенец. Никакие страхи меня не беспокоили. Чуть свет, услышал лай Саги и сердитый голос старого лакея:
–Чего приперся, дурень? Уйми собаку.
– Сам – дурень, – отвечал ему Федор. – Я за барином молодым, за Александром пришел. Мы охотиться идем.
– Еще рано. Барин спит. Уходи. Разбудишь весь дом.
– Федор,
– А табачку-то прихватили? – осведомился Федор.
– Взял, – успокоил я его.
– Ну, как, на лося али на медведя?
– Давай, на лося, – решил я, и мы зашагали по росистой высокой траве к лесу.
Шли темным сосновым бором. Глянешь кругом – одни коричневые стволы. Под ногами мох да пожухшая хвоя. И как только Федор дорогу здесь находил? Вдруг сосновый лес резко оборвался, и мы попали в заросли кустарников.
– Теперь – тихо! – предупредил Федор. Указал вперед. – Там река. Лоси на водопой ходят. Сейчас появятся.
Мы осторожно пробрались сквозь кустарник. Впереди еле текла небольшая речка, наполовину затянутая ряской.
– Вон они. Идут! – чуть слышно произнёс Федор.
К противоположному берегу приближался крупный горбатый лось.
– А что он без рогов? – удивился я.
– Так, лосиха же, – объяснил мне охотник. – О, гляди, и несмышлёныш за ней.
Из леса, смешно подпрыгивая, выбежал теленок. Неуклюжий, ноги длинные.
– Давай, барин, лосиху завалим, а Сага теленка придушит.
Я вскинул ружье, прицелился… Но вдруг представил, как это большое беззащитное животное свалится, обливаясь кровью, а собака накинется на бедного теленка и перегрызет ему горло… По телу пробежал озноб. Стало противно.
– Ну, чего, барин? Пали!
– Не буду, – я опустил ствол. – Не по-христиански мать с дитём убивать.
– Так это же – лоси. Упустим, – не понимал Федор.
– Пусть уходят. Не могу стрелять.
– Во – те – на, – развел руками Березкин. – И что теперь?
– Пошли, медведя завалим, – предложил я.
– Как прикажете, – пожал плечами охотник.
Федор повел меня через какие-то болота. Под сапогами хлюпала вонючая жижа. Кругом густой черничник, огромные метелки папоротника.
– По кочкам, барин, по кочкам ступайте, – учил охотник, а сам чуть свой сапог не утопил, провалившись по колено в трясину.
Наконец выбрались на сушу. Сага припала к земле, заметив что-то. Федор, шедший впереди, подал знак остановиться.
– Вон. Отличная добыча. Звереныши.
Я осторожно выглянул из-за бугра. Шагах в двадцати от нас резвились два забавных лисенка, рыженькие, пушистые комочки. Тут же виднелась нора, из которой выглядывал третий, пугливый.
– А, барин, на женские муфточки?
– Они же совсем крошечные, – удивился я. – Как можно их убивать.
– Да как, как, по голове тюк прикладом – и все.
– Не буду. – Я повернулся и зашагал прочь. – Где там твой медведь?
Медведя нашли в малиннике, вернее – медведицу. А с ней годовалого увальня-медвежонка, и еще совсем маленького глупого звереныша.
– Во, гляди, как здорово! – обрадовался Федор. – Медведиху сейчас завалим. Годовалого тоже можно. А маленького изловим и цыганам продадим.