И в сотый раз я поднимусь
Шрифт:
Саша теперь часто бывает в Чехии, наслаждается звуками прекрасного языка, всей атмосферой и жизненным укладом любимого ею народа. Все сейчас страшно смелые, рассказывают о своих подвигах сопротивления режиму в т е годы. Саша слушает, улыбаясь. У нее есть один вопрос, который она никогда не задаст милым людям, просто потому, что любит их и дорожит их добрым настроением. Но вопрос живет:
– Кто-то же из вас срезал цветы, кто-то писал про смерть великого человека, кто-то выставлял портреты повсюду? Ведь не под страхом смерти заставили, вы доказывали свою лояльность. Гораздо активнее, чем это требовалось, доказывали.
В ее родной стране обошлось без охапок живых
На следующий день Саша все же решила остаться дома. Уж очень это было по-дурацки, детский сад какой-то, ведь телевизоры есть у каждого, вполне можно предаться горю и в узком семейном кругу.
Всех неявившихся директор заставил писать объяснительные записки, что, мол, послужило причиной отсутствия. И все, как сговорившись, хотя ни о какой предварительной договоренности и речи быть не могло, написали, что им было плохо с сердцем в связи с постигшим страну всенародным горем.
Саше было противно врать. Неужели не видна ее причина? На нос уже лезет!
Она просто подала директору чистый лист бумаги.
Он взглянул и сказал:
– Приступайте к работе.
И все пошло по-старому, и никто представить себе не мог, что продолжаться это кажущееся незыблемым существование будет совсем-совсем недолго, каких-то еще года три.
Когда весной родился Мишенька, зазвонили колокола единственного во всем городе православного собора.
Близнецы казались совсем взрослыми, им было уже по три с лишним года.
2. Выбор
Офицеры обязаны были служить 25 лет. Ехать, куда пошлют, переезжать на новое место, вживаться, оставлять и его… Некоторые Сашины ученики к десятому классу меняли уже 6–7 школ. Командировка за границу на 5 лет была величайшей наградой за все предыдущие, а возможно, и последующие неудобства и страдания. В какую бы страну ни отправляли защитника отечества, жизнь там была все равно лучше, чем дома. Большинство офицерских семей не имели на родине жилья. Уехал – освободил служебную квартиру. Однако в те времена государство давало гарантию, что перед выходом на пенсию жильем семью офицера обеспечат.
Попав в уютную европейскую страну из какой-нибудь дикой глубинки, люди не верили своим глазам. Не было очередей! Это казалось фантастикой. В магазинах – полно всего. Сбывшаяся мечта. Но мечта эта могла длиться не более пяти лет. Потом – пожалуйте домой. Вот бедные люди и стремились увезти с собой как можно больше воспоминаний. И лучше овеществленных. Все офицеры занимались гешефтами. Масштаб их был невелик по сравнению с тем, что будут проворачивать новоявленные деловые люди во времена перестройки и далее. Однако, если не лениться, можно было обеспечить себя «на всю оставшуюся жизнь», как многие и планировали.
Итак, схема бизнеса была такова. Покупаешь в Союзе цветной телевизор. Везешь его в ЧССР поездом, как бы для себя, смотреть чешские телепередачи в цвете. Продаешь чехам, причем по той же цене, что и приобрел, но в кронах.
Казалось бы, в чем суть? А суть была вот в чем. Офицер получал ежемесячно 200–300 рублей в переводе на кроны. Жены, как правило, не работали. Детей было не меньше двух. Чтобы что-то увезти на родину, нужны были деньги сверх зарплаты, иначе что? Курам на смех. Конечно, на еде экономили. В чешских магазинах редко кто еду покупал, пользовались пайковыми продуктами. Ради, опять же, светлого будущего. Но при виде всего-всего, что имелось в магазинах, разбегались глаза и начинало всего этого очень хотеться. Где же взять деньги? А вот: привези телевизор и продай. Еще везли музыкальные центры, огромные бинокли, словом, все, что на тот момент пользовалось спросом у чешских братьев.
Получив деньги в кронах за цветной телевизор, можно было раскручиваться всерьез. В огромной стране уже который год отмечался огромный дефицит буквально всего, что тогда казалось насущно необходимым. Делали так: покупали, допустим, ковер. Скажем, за 50 рублей, если на наши деньги. А на родине его с руками отрывали за 500, а то и больше. А если повезти домой три ковра? Считайте. Среднестатистическая зарплата простого советского человека составляла 90-130 рублей. От продажи трех ковров получали годовую зарплату! Кроме ковров (в качестве жизненно важного), существовали еще хрусталь, люстры, обувь, шубы, кожаные пальто и все остальное, что продавалось в СССР не менее чем в десять, а то и в двадцать раз дороже. Короче, приличным считалось, чтобы за одну поездку домой в отпуск одного члена семьи на сберкнижку падало не меньше пяти тысяч рублей. Потом опять привозился телевизор и так далее.
Таким образом, к концу пятилетней командировки мудрые хозяйственные и запасливые семьи откладывали действительно на всю оставшуюся жизнь: не меньше 50 тысяч рублей накоплений оказывалось у бережливых и старательных в результате пяти лет непрестанной торговли. То есть – на двадцать лет будущей вполне хорошей, сытой и красивой жизни. Как минимум.
На фоне не жалеющих себя ради будущего семей дико смотрелись некоторые нездоровые ячейки общества, заявлявшие, что раз уж им повезло пожить в человеческих условиях, то и будут они жить и наслаждаться тем, что есть сейчас. Именно к таким нездоровым элементам относились и Антон с Сашей. Может быть, они были слишком молоды, беды не нюхали, как им не раз в глаза заявляли старшие соотечественники. Может быть, и так. Только купить-продать-скопить – было не для них.
Всего через несколько недобрых лет все накопления «на всю оставшуюся жизнь» превратятся в ничто. Но пока об этом никто не знает, каждый наслаждается по-своему, кто-то от выгодного гешефта, кто-то, сидя в парковом ресторанчике, любуется своими малышами на зеленой лужайке.
А беду нюхать… Ее хватит на всех и каждого, только ничем заранее против нее не запасешься, вот в чем счастье!
Было еще и другое в чужой, но так любимой Сашей стране. Все эти годы в душе ее шли непрестанные поиски внутренней родины. Так она определяла что-то в себе, что металось, рвалось куда-то, не зная пути и цели. В Чехии она не раз заходила в храмы, видела молящихся всех возрастов, маленьких детей, подростков, певших вместе со всеми псалмы, знавших наизусть слова молитв. Саше хотелось быть с ними. Она вдруг стала жалеть о годах, проведенных вдали от Бога, почувствовала необходимость привести детей под Его защиту, под покров Богоматери. Она поняла, что вера жила в ней всегда. И если она двадцать с лишним лет прожила как неприкаянная, то у детей должна быть духовная родина.
Они крестились всей семьей в православном соборе Св. Горазда. Колокола этого храма звонили, когда родился их третий сынок.
После крещения владыка Никанор вручил им бесценный дар: Библию и молитвослов.
– А теперь начинайте потихонечку молиться, – благословил он.
Библию Саша держала в руках впервые. Ее в те времена нельзя было просто пойти и купить. Мало у кого в домах была она, а если и была, об этом предпочитали молчать. С библейскими текстами Саша тем не менее была знакома благодаря студенческим семинарам по старославянскому и древнерусскому языку. Ведь изучали развитие языков, основываясь на евангельских текстах. Других не имелось.