Шрифт:
Елизавета Голякова | elizavetagolyakova@gmail.com | +7(915)0188050
И будет их вечно манить пыль дорог
Часть 1. Подвигов время грядет
1. Воин и менестрель
В истертом временем, но ещё вполне способным выстоять не одну ночную гулянку придорожном трактире менестреля чуть было не спустили с крыльца. Он, совсем молодой и невысокий, с длинной светлой косой за плечами, прижимал свою гитару к груди и изо всех сил старался отвечать на ругань, которой его обложили,
– Тоже мне, ценители! Это великое искусство, а вы!..
Музыкант, несмотря ни на что, не выглядел беспомощным и испуганным, скорее, ему было обидно за саму идею – да за собственный гонорар.
Пальцы с обкусанными ногтями сложились в неприличный жест, который тут же был продемонстрирован обидчикам.
– И песни твои такие же! – гаркнули из трактира.
Менестрель только снисходительно фыркнул, мол, где уж вам, дремучим, понять!.. Вдруг что-то словно деликатно, но твердо заслонило ему солнце.
– А мне вот песня понравилась, – спокойно проговорил чей-то голос совсем над его головой, и кто-то мягко спрыгнул на землю.
Менестрель вскинул глаза: на дороге рядом с ним только что спешился всадник с впечатляюще красивой лошади. И всадник этот, несмотря на серьезный тон, едва ли не смеялся.
Новенькое седло, дорогая, но неброская и лишь слегка запыленная одежда, драгоценный камень в рукояти притороченного сбоку меча… (Менестрель мигом прочитал все, что могла сообщить внешность путника – и был уверен, что обидевший его народ тоже). Да и лицо его было музыканту смутно знакомо. Кто же это, где же он его видел?..
– Аскольд! Аскольд Витт! Это не в твоем замке была та хорошенькая блондиночка, такая веселая, смешливая?!
Тот усмехнулся.
– Путаешь меня с соседями. Только поостерегись называть ее блондиночкой – ей хочется быть беловолосой лесной феей, – лорд окинул быстрым взглядом гитару и нехитрые пожитки странствующего менестреля и вдруг щелкнул пальцами, выдернув из памяти нужное имя, – Осверин, да? Теперь-то я тебя вспомнил. Что, трактирная публика не так благосклонна к тебе, как та, из замков?
– С необразованным сбродом всегда было та-а-а-ак сложно, – подчеркнуто театрально вздохнул музыкант, – недостаток чувства прекрасного, я полагаю, виноват во всем. Им лишь бы похабень какую слушать днями напролет, честное слово!
– А что ты спел? – Аскольд вопросительно вскинул бровь.
– О!.. Балладу о королеве цветов и торжестве доброты и сердечности. Возможно, и правда слегка перегнул…
– Ну, кто знает, вдруг о твоей королеве цветов и частушки какие есть, а?
Повисла короткая пауза, парни переглянулись – и вдруг хором расхохотались. А пялящиеся на них завсегдатаи заведения почли за лучшее уткнуться в свои кружки и не выпендриваться: ну, мало ли, а? Отсмеявшись, Осверин вполголоса сказал что-то старому знакомому, кивнув на своих обидчиков, и тот фыркнул, а на открытом лице его проскользнула тень хищной ухмылки.
Так, за беседой, славно сдобренной смехом, менестрель,
Спохватился Осверин несколькими минутами позже, окончательно перестав смеяться и вернув себе ясность мыслей, отряхнув руки от налипшего на них мусора.
– Аскольд! Куда мы вообще идем?
Младший лорд Витт хмыкнул, видимо, в своей обычной манере.
– Ты имеешь ввиду, куда шел я, пока не повстречался с тобой? – менестрель активно закивал в ответ. – О, я собирался наведаться в столицу, нанести неофициальный личный визит или что-то вроде того. Перекусить, развлечься…
– Шороху навести, – Осверин хихикнул. – Понял.
– А ты?
– А я тут работаю, – беззлобно огрызнулся музыкант. – И, сдается мне, в столице, да еще и в компании бравого воина-мечника, дела мои пойдут на лад. Что скажешь?
Аскольд задумался, вперив взгляд в горизонт. Он был не против напарника, тем более такого – менестрель, бывалый странник, чьи путешествия не были отравлены грузом ответственности или поручениями «особой важности», был бы ему неплохим товарищем в пути. Но не выйдет ли так, что, найдя себе друга, ему будет сложнее оставить эту жизнь и вернуться к прежней, дворцовой и светской, когда придет время?..
А пока он думал, Осверин терпеливо ждал, молча шагая рядом. Чтобы смотреть Аскольду в лицо, менестрелю приходилось запрокидывать голову, и шея начинала ныть – поэтому он скорчил нетерпеливую гримасу напополам с ободряющей улыбкой и дал себе отдых.
Перед внутренним взглядом Аскольда промелькнули натянутые, льстивые улыбки-маски тех, кто почитал себя за высшую знать, и особенно приторные, кокетливые (по их мнению) улыбочки великосветских девушек – и он понял, что уже, в общем-то, давно решился.
– Буду рад твоему обществу, менестрель – улыбнулся он в ответ, и тот просиял. – Только…
Осверин тут же насторожился:
– Только? Что?
– Только вот отец отпустил меня на четыре года, ни больше ни меньше.
– А прошло уже?
Аскольд отвел взгляд и ответил без всякой охоты:
– Два месяца. Пролетели, словно их и не было, и вдобавок я ни на минуту не переставал думать о том, что мне придется возвращаться. Вот дьявол!
– …Вот дьявол! – менестрель вдруг воскликнул это «вот дьявол!» одновременно с ним и, кажется, даже подпрыгнул от нетерпения, – только два месяца! Да у тебя осталась еще целая прорва времени – если ты, конечно, не отравишь его, тревожась понапрасну.
Его энтузиазм и удивил, и позабавил мечника, но тот и предположить не мог, что этому парню окажется так легко поверить: из его уст «прорва времени» звучало действительно почти бесконечностью, и всю ее вдруг, признавал Аскольд то или нет, захотелось испробовать на вкус.