И восходит луна
Шрифт:
Да лучше бы Грайс не знала!
Маделин хмыкнула, будто прочитала мысли Грайс.
– Лучше бы ты не знала, а, девочка? Лучше бы ты не была к этому готова? В жизни ведь, знаешь, всякое бывает. Если твой муж - лжец, которому плевать на тебя, это твои проблемы. Так что прекрати ныть, а если ты еще раз испортишь мои вещи, я очень сильно разозлюсь.
Она ласково улыбнулась, а потом вдруг легким движением руки смахнула со столика всю косметику. Раздался звон, и воздух стал невыносимо душным от дисгармоничного смешения десятка духов.
– На сами вещи мне плевать. Я куплю себе все, что захочу. Но мне не нравится, когда кто-то
Выглядела она в этот момент очень пугающей, хотя ласковая улыбка ни на секунду не покинула ее лица. В комнату заглянул Дайлан:
– Любимая, мои левацкие комплексы велят мне спасать мир от моего брата-республиканца. По такому случаю я даже оделся. Не скучай и кинь мне ключи от машины, сука!
Маделин кинула ему только:
– Сам найди.
– О, чувствую запах разбитых надежд.
– Это Герлен. В основном, ты прав.
Грайс ожидала, что Дайлан наорет на нее, но, ища в тумбочке ключи от машины, Дайлан погладил ее по голове, щупальце скользнуло по лицу Грайс, ощущение было не из приятных. Оно было теплым, влажным, как будто не было покрыто кожей.
– Не скучай, Грайси. Мы поговорим потом, хорошо?
Он волновался за нее? Она выпустила чудовище из его дома, а он еще и волновался за нее. Грайс снова стало мучительно стыдно, ей захотелось раствориться, исчезнуть. Она серьезно рассматривала вариант забраться под кровать.
– Пока-пока, - сказал Дайлан. Он послал Маделин воздушный поцелуй, потом метнулся к ней, подхватил на руки и поцеловал. Страсть у них была как в кино. Грайс отвернулась, сложив руки на коленях.
Когда Дайлан ушел, Маделин развернулась к Грайс. Она сказала:
– Давай обработаем тебе руку, пока ты не умерла от потери крови.
– А я могу? От такой небольшой раны?
– Трусишка, - засмеялась Маделин, и впервые за все время их знакомства в ее голосе скользнуло что-то по-настоящему нежное. Так кошки приходят, когда ты болеешь, чтобы полежать рядом. Она взяла Грайс за здоровую руку и повела ее в ванную.
Ванная у них с Дайланом была огромная, мучительно-блестящая, все стены в ней были зеркальными, оттого Грайс почти потеряла ориентацию в пространстве.
– Ты вся липкая, моя милая. Прими душ, а я принесу тебе одежду.
Сама Маделин без одежды выглядела естественно, будто никогда не носила на себе ничего лишнего.
– Спасибо, - сказала Грайс. Вспышка ярости уже угасла, и теперь вместо нее осталась пустота.
Маделин ушла, а Грайс быстро помылась, смывая с себя все следы своего преступления. Теперь она пахла клубнично-сливочным гелем для душа, который принадлежал Маделин. Отчего-то это было очень приятно, будто Грайс присваивала себе какую-то ее часть.
Только завернувшись в полотенце, Грайс поняла, что она - в ловушке. Грайс не могла одеться, пока Маделин не принесет одежду, идти за одеждой самой в таком виде тоже было бы неприлично. Маделин пришла, но одежду положила на столик под раковиной.
– Серьезно, Грайс? Лучше испачкаешь в крови одежду, чем посидишь спокойно, утихомирив свои гомосексуальные проекции, пока я обработаю тебе рану.
Пока Грайс мылась, она увидела, что рана совсем не глубокая, просто довольно длинная.
Маделин стянула чулки, отбросила и сама залезла в душ, включила воду. Грайс сидела на краю ванной, старательно завернувшись в полотенце и слушая, как течет вода, сливаясь с мягким голосом Маделин, напевающей старую айрландскую песенку о Джайни, которого она не узнает.
Наконец, Маделин вылезла из ванной, прошествовала к аптечке, взяла антисептик, ватные диски и лейкопластырь.
– Жить будешь, - убежденно сказала она, когда Грайс продемонстрировала ей руку.
– Зачем ты это сделала?
– спросила Грайс, на этот раз куда спокойнее. Антисептик жегся больнее, чем эта рана когда-либо ощущалась. Грайс поморщилась.
Маделин насвистывала что-то, но как только Грайс спросила, вдруг резко замолчала.
– Я не хотела, чтобы ты думала, что живешь не с чудовищем. Это важное знание, которое, на мой взгляд, необходимо каждому. Я не могла рассказать. Но ты, набив свои синяки, впредь будешь все знать.
– Он мог меня убить!
– Это бы меня развлекло.
Маделин засмеялась, а потом принялась заклеивать рану длинным рядом пластырей. Проглаживая линию, Маделин сказала:
– Но ты жива, разве не это главное?
Грайс кивнула. Ей было обидно, но в то же время Маделин сделала для нее больше, чем все остальные. Больше, чем Аймили, которой Грайс так доверяла. Больше, чем ее собственный муж. Больше, чем Дайлан, который так переживал о том, как Грайс живется здесь. Маделин, в отличии от них всех, сказала правду. Пусть и опосредованно.
– Спасибо, - сказала Грайс искренне.
– Но теперь из-за нас с тобой может случиться что-то ужасное.
– Может, - сказала Маделин.
– Поэтому помоги-ка мне обработать раны на спине, и поедем за Дайланом.
– Мы можем ему помочь?
– Нет, но мы можем посмотреть, - засмеялась Маделин. Грайс показалось, что Маделин развеселилась еще больше от мысли, что что-то могло случиться. Она была из тех людей, кого оживляли трагедии. А самой Грайс не хотелось оставаться неведении. Она хотела видеть, что натворила и нести за это полную ответственность. Маделин повернулась к Грайс спиной, и Грайс принялась обрабатывать ее порезы. Грайс осторожно убрала ее светлые, мокрые волосы, не удержавшись погладила Маделин между лопатками. Кожа у Маделин была мягкая, будто бархатная. Грайс принялась обрабатывать ее раны, многочисленные, все еще кровоточащие. Порезы действительно были похожи на крылья. Нарисованные очень схематично, и все же по-своему красивые.
Грайс поняла, что впервые заботится о ком-то. Никогда прежде она не заботилась о живом существе больше мышки, и сейчас очень боялась сделать что-нибудь не так. Грайс старалась быть очень-очень аккуратной, кроме того, монотонные действия с высокой степенью сосредоточенности, отвлекали от тревоги. Полотенце с Грайс спало, но она не обращала внимания. Ее полностью увлекло желание позаботиться о Маделин.
Они сидели в ванной, абсолютно обнаженные, и ухаживали за ранами друг друга. Наверное, это и значило быть женой бога, подумала Грайс. Грайс и Маделин делили то, что Аймили, будучи богиней, никогда не смогла бы понять. И то, что никогда не смог бы понять Ноар, будучи мужчиной. Обе они принадлежали существам, которые слишком легко причиняют боль. Грайс была уверена в том, что Дайлан любит Маделин, любит как никого на свете, все для нее сделает. И все же Грайс заклеивала пластырем красноречивые свидетельства этой любви. Кайстофер Грайс не любил, однако относился к ней почтительно и никогда прежде даже голоса на нее не повышал. Но теперь Грайс познакомилась с совсем другой его частью и эта другая часть могла сделать с ней все, что угодно и даже больше.