И всяческая суета
Шрифт:
– Оттого и супругу к себе не выписывал?
– Оттого, а как же, от того самого. Да и потом, – вдруг осенило ее, – сейчас вернулся он, и его к жене сразу пропишут, а уедь она туда к нему – кто бы их сейчас заново в Москве прописал?
– Не прописали бы, – сурово подтвердил участковый. – А без прописки, сами понимаете, проживать не только в столице, а и где угодно запрещено. Такой существует порядок. Разве что в лимит попали бы, но сейчас вон новый Моссовет грозится и вовсе лимиту упразднить. Хотя, конечно, грозить проще всего, а вот сделать... – Он пошевелил пальцами, и Амелехина согласно кивнула.
– Ну что же, – сказал после небольшой паузы Тригорьев, как бы собираясь закончить разговор, хотя на самом деле до конца еще очень далеко было. – Приехал, значит. На каком вокзале встречала-то?
– А... на Казанском, – нашлась старуха, внутренне страдая.
– Так, так. Багаж, наверное, большой был?
– Н-ну... Багаж, знаешь, он малой скоростью отправил.
– Понятно. Значит, с вокзала без помех – домой?
– Куда же еще; домой, конечно.
– И верно, куда же еще? В кооператив, может, по дороге?
– Да разве что по дороге, – сказала старуха и смолкла.
– Ну ясно, по дороге. Наверное, срочность большая была. Что вы там заказывали-то?
– Да так... Вроде и ничего такого, Павел Никодимыч...
– Так заказывали – или нет?
– Нет, – сказала Револьвера Ивановна, изнемогая.
– Зачем же такая срочность была?
– Да надо было Андрею кого-то там повидать... Привет, словом, передать... издалека.
– Так и запишем, – сказал Тригорьев казенным голосом. – Ну, раз так, пойду я. Я ведь зачем зашел: только предупредить, чтобы с пропиской не мешкали. Прямо сразу пусть сходит, сегодня же. Вот встанет, позавтракает – и сразу туда.
– А как же. Пал Никодимыч, – глядя в сторону, подтвердила старуха. – Непременно, как же иначе.
– Дай-ка мне паспорт его на минутку, взглянуть только, – как бы невзначай попросил участковый, уже совсем было собравшись распрощаться. – Человек он для меня все же новый, и должен я знать, что с ним все в порядке.
Хозяйка дома стала болтать ложечкой в пустой чашке так усердно, словно звонила к ранней обедне.
– А я и не знаю, – сказала она нерешительно, – где у него этот самый паспорт лежит.
– Ну, где лежит! – не согласился Тригорьев. – Не под пол же он его спрятал. В пиджаке лежит, в кармане – где же еще? Ну, в крайнем случае в тумбочку сунул, или в шкаф, под белье. Сходи, возьми тихонечко и принеси, чтобы мне лишний раз не ходить к вам, а то мало ли что...
Это «мало ли что», кажется, напугало старуху больше всего остального, и она, как бы совершив над собой некоторое насилие, проговорила:
– Понимаешь, Павел Никодимович, какая беда вышла, – говоря это, она глядела в чашку с таким видом, словно надеялась найти на дне по меньшей мере три рубля, – тут это... – Не найдя трешки, она с последней надеждой перевела взгляд в окно. – Ах, батюшки, мальчишкам в школу идти, а они на качели залезли! Ты бы приструнил их, Павел Никодимович, а то видишь, какая растет смена...
– Имею в виду, – откликнулся Тригорьев казенным голосом и так же продолжал: – Но не будем, Револьвера Ивановна, отвлекаться от дела. Какая же это беда у вас вышла? Объяснитесь.
– Да потерял он паспорт, когда возвращался. Или украли, кто его знает. И паспорт, и деньги последние, и вообще все дочиста. Ехать ведь далеко пришлось, ну, выпил с попутчиками, а ему, хворому, много ли надо...
– Так-так, – молвил Тригорьев почти уже совсем строго. – Заявление об утрате паспорта подали уже?
– Да когда же, батюшка мой? Вчера только приехал...
– Когда же собираетесь? Сегодня?
– Сегодня подадим, Павел Никодимович, непременно.
– У него что же – справка с собой есть?
– Какая справка?
– Обыкновенная, по форме: такой-то прописан и проживает там-то...
– Так еще не прописан он тут.
– Значит – оттуда нужна справка, где он все это время жил.
– Напишем туда, напишем, – из последних уже сил боролась Револьвера Ивановна. – Но пока туда напишем, пока ответят – ты уж дай ему пожить спокойно, не чужой ведь человек, мне он сын, Бинке – муж законный...
– Гм, – издал Павел Никодимович, выражая как бы сомнение.
– Да ты что – мне не веришь, что ли?
– Ладно, помогу вам, Вера Ивановна, – сказал Тригорьев, как бы входя в положение. – Милиция поможет. Вы мне назовите то место, где он жительствовал – адрес, название и прочее, – и мы по своим каналам их милицию запросим. Хоть по телефону. Подтвердят – и не буду вас беспокоить до самой справки.
– Да вот – не помню я, там название какое-то секретное.
– Ну, – сказал Тригорьев, – от милиции секреты бывают разве что у правонарушителей. Не можете вспомнить – придется Андрея Спартаковича будить, чтобы достичь полной ясности.
Сказав это, участковый решительно встал с табуретки, вышел в тесную прихожую и твердо стукнул в ближайшую дверь.
– Гражданин Амелехин! Выйдите-ка на минутку!
Дверь распахнулась сразу, будто в комнате только и ждали такого приглашения. И в самом деле, Амелехин был уже, в общем, готов к разговору – уже в брюках, хотя и в нижней рубашке.
– Гражданин нача-альник! – провозгласил он едва ли не радостно. – Кто бы мог подумать! Я Амелехин, я, не сомневайтесь!
Тригорьев отступил, и Андрей Спартакович вышел в прихожую, аккуратно, без стука затворив за собою дверь.
– Жена спит еще, – пояснил он. – Утомил я ее.
– Дело молодое, – поддакнула старуха из-за милицейского плеча.
– Пройдемте на кухню, побеседуем, – предложил участковый.
– Это мы с радостью. Мать, сообрази поесть чего-нибудь. И пошарь там...
– Шарить не надо, – остановил Тригорьев. – Разговор будет короткий – если темнить не станете.
– Я тут весь, как на ладошке, – сказал Амелехин. – Чист, как малое дитя. А кто старое помянет, окривеет. Верно, гражданин начальник?