И я ему не могу не верить…
Шрифт:
Секретарь ЦК обратился к Артузову:
— В бытность работы товарища Артузова в НКВД я читал его донесение о проекте нового немецкого танка, видимо, этого самого «Т-3». Помнится, там сообщалось, что эта машина будет лучше нашего танка «БТ». Я не ошибаюсь?
Артузов встал, несколько удивленный, что секретарь ЦК помнит его давнее донесение.
— Нет, не ошибаетесь. В новом донесении речь идет именно об этой машине, уже запущенной в небольшую опытную серию.
Секретарь ЦК твердо сказал:
— Нам крайне важно иметь чертежи этого танка или хотя бы толковое описание его. И, разумеется,
Урицкий осторожно заметил:
— Немцы умеют хранить свои секреты.
Секретарь ЦК повернулся в сторону Артузова, явно ожидая, что скажет корпусной комиссар. Артур Христианович это понял и быстро перебрал в памяти свои зарубежные связи, в том числе в нейтральных странах, прикидывая, кто может добыть сведения о танке. Хоть и пунктиром, но вырисовывалась тоненькая линия. Он встал и заявил, тщательно взвешивая каждое слово:
— Подтверждаю мнение комкора Урицкого, что немцы умеют хранить свои секреты. Но в принципе достать данные можно.
Секретарь ЦК задал новый вопрос:
— На каком же принципе базируется ваше утверждение?
— Под принципом я имел в виду продажность, свойственную капитализму. Все, что имеет капиталист, он в принципе согласен продать. Операцию по добыче данных о танке я построил бы именно на этом принципе, как на самом реальном, а потому и результативном.
— Так, может, ты и готовый танк привезешь?! — не удержался и бросил с места командарм I ранга Иероним Уборевич. По рядам прокатился легкий смешок. Видимо, многие из присутствующих восприняли заявление Артузова как совершенно утопическое. Артузов, однако, и бровью не повел. Ответил невозмутимо:
— Разум — титан, если поможет, да немного денег в твердой валюте, если Наркомфин отпустит, да немножко везенья… Тогда и танк можно предоставить в распоряжение наших исследователей.
Секретарь ЦК пристально посмотрел на Артузова и негромко, но внушительно произнес:
— Уверенность товарища Артузова дает нам основания поручить Разведупру добыть необходимые сведения о танке. Конкретную ответственность, полагаю, следует возложить на него же. Другие предложения имеются? Нет? Значит, принято единогласно. И учтите, товарищ Артузов, комкор Урицкий действительно прав, немецкие генералы умеют оберегать свои танки.
…Когда Артузов вернулся домой, близкие уже давно спали. Только за стаканом остывшего чая с книгой в руках его поджидал Владимир Яхонтов. Словно ничего особенного не произошло, оторвавшись от книги, он спросил деловито:
— Так будешь Маяковского слушать?
— Буду, обязательно буду, — ответил Артузов, — вот только чайник подогрею.
И он зажег конфорку…
Через два месяца после совещания в Кремле немецкий танк модели «Т-3» стоял на советском танковом полигоне. Артузов имел полное моральное право гордиться тем, как быстро выполнено его задание. Но новые дела скоро завладели его мыслями. Однако через некоторое время ему напомнили о танке.
Однажды на прием к Артузову явился видный военный инженер. Долго осматривался,
— Собственно говоря, товарищ корпусной комиссар, — сказал он, — я пришел, чтобы поблагодарить вас и ваше ведомство за танк «Т-3» и сообщить о результатах испытаний.
— Слушаю вас, — оживился Артузов, — это в высшей степени интересно.
— Как раз особого интереса танк для нас и не представил, — неожиданно возразил военинженер. — Обычный танк. Броня не ахти какая, да и ходовые качества оставляют желать лучшего. Пушка, правда, сильная… Словом, наши нынешние машины лучше, а проектируемые — и подавно.
— Стреляли по нему?
— Не то слово… Изрешетили.
— Снаряды, значит, берут?
— Берут.
— Понятно. Значит, у немецких танкостроителей нам нечего перенимать? А вы пробовали из него стрелять по нашим танкам?
И тут выяснилось, что этого не только не было сделано, но и не собирались делать. Зачем, мол?
— Я бы на вашем месте все же «попортил» бы несколько своих танков. Для чего? Чтобы испытать силу его огня. Вы сами заметили мимоходом, что у «Т-3» сильная пушка. Значит, в этом его преимущество.
Военинженер начал сердиться.
— Простите, товарищ корпусной комиссар. Что же вы теперь прикажете делать? Усилить бронезащиту нашего танка, а заодно поставить на него 152-миллиметровое орудие?
— Не исключаю.
— Еще раз простите, но вы, очевидно, сильны в своем деле, но не в броне.
— Нет, не прощаю. В броне как раз я разбираюсь и всегда разберусь. У меня диплом инженера-металлурга и некоторый стаж работы в бюро, видимо, известного вам профессора Грум-Гржимайло.
Военинженер замер. Потом откашлялся и уже на пониженных тонах стал рассуждать:
— Не всунешь же в танк 152-миллиметровку. Одно противооткатное устройство займет всю полезную площадь. Тогда танк придется строить несусветных размеров, а это уже мишень на поле боя.
Артузов возразил:
— Оставим это дело конструкторской мысли. Знаю одно: огневая мощь нашего танка должна превышать огневую мощь любого танка в мире. Я не вижу облегчения от сознания, что наш танк легко пробивает немецкий, если тот, будучи как танк хуже, может своим орудием поразить наш. Не знаю, за счет чего можно достигнуть огневого преимущества, тут уж артиллеристы пусть подумают, но знаю одно, вы успокоились и расхаяли немецкий танк. На вашем месте я повел бы себя не как взрослый человек, а как ребенок, которому охота все развинтить, до всего докопаться. Иначе стоило бы нам рисковать, добывая новейший немецкий танк.
Военинженер притих, склонил голову, видно было, что он переживал урок, полученный от разведчика. Потом поднял голову и твердо сказал:
— Спасибо, товарищ корпусной комиссар. Заронили хорошие мысли. Выходит, нам следует еще ох как ворочать камни.
— Совершенно верно.
Военинженер встал, улыбнулся признательно:
— Рад был познакомиться с вами, товарищ инженер-металлург! Нам остается одно — шагать в ногу со временем.
— А лучше — опережать время. В военном деле это очень важно…