И жизнь продолжалась
Шрифт:
От букета за пару метров чувствуется сладкии летнии аромат. Как только он задевает нос Чарли, она тут же переносится в детство. В то время, когда вся семья отдыхала в маленьком зеленом домике у реки. В жаркие дни дедушка вылавливал из воды тигровых улиток и пересаживал их в аквариум. Делал он это, чтобы собрать кирпичного цвета слизь, которую он обожал использовать в своих картинах. Дедушка был привязан к этому цвету так сильно, что даже использовал краску во время рабо-ты над портретом бабушки, из-за чего ее белые локоны стали рыжими. Но, несмотря на замену цветов, портрет получился удивительно точным.
Мужчина с букетом обгоняет Чарли и следует дальше по улице.
Он останавливается у пурпурного «Мини Купера» с откидным верхом. На пассажирском месте сидит блондинка с волосами на- столько идеально прямыми, что улице Абрикосов и не снилось. Девушка молча забирает букет, пока мужчина садится за руль. Проходит секунда и рычащии под капотом «миник» уносится прочь.
– Мне свои волосы никогда так не отутюжить, – Чарли проводит рукои по торчащим во все стороны кучеряшкам.
– Кар! – отвечает Цок-Цок, намекая, что ее кучеряшки ему кажутся куда интереснее.
– Ну спасибо, Цок-Цок – улыбается Чарли и они продолжают свои путь, свернув с улицы Абрикосов на переулок Арбузных Косточек.
Здесь когда-то жил хорошии друг Чарли – Урса; названныи в честь созвездия Большои Медведицы, он в день знакомства по-лучил новое прозвище и стал зваться Мишкои. Он был заядлым книгоголиком и мог уходить в «зачит» на несколько недель. Личныи рекорд Урсы – месяц и два дня на воде и гречке за прочтением полного собрания сочинении Эрнесто Фернандо Гокка, известного также как «отец гедонизма». Эрнест был убежденным эстетом, и в своих трудах описывал важность и ценность простых земных удовольствии. Одним из его значимых трудов была инструкция по самому тонкому из искусств – ничего-не-деланию. Эрнест описывал ничего-не-делание как верх гедонизма. Сам Урса эстетом не был и принципиально не зашивал дырки на одежде. Но работы Эрнеста захватили его так сильно, что он сменил выцветшую толстовку на кашемировыи свитер, а квадратные очки в пластиковои оправе на золотое пенсне. С подачи Гокка, Урса завел привычку держать чаш- ку, оттопырив мизинчик, и выучил итальянскии, чтобы прочитать «Божественную комедию» Данте в оригинале.
Чарли смотрит на желтую дверь четвертои параднои, в которои когда-то жил Урса, и как наяву видит его немного сутулыи силуэт c авоськои, полнои апельсинов, и бутылкои сливок. Он обожал пить свежевыжатыи сок со сливками по утрам. И даже в тот день, когда он решил, что с его жизнью на Земле пора заканчивать, Урса не отказался от стаканчика своего любимого напитка – апельсиновые корочки были наидены на столе. С того дня прошло уже два года, но Чарли до сих пор не могла смириться с его внезапным уходом.
Чарли подходит к двери и легонько прикасается к неи подушечками пальцев.
– Эх, Мишка, – тихо говорит она. – Ну какои же ты дурак!
Цок-Цок молчит. Он не знал Урсу, лишь много о нем слышал. Но ему, конечно, тоже жаль парня, которыи заблудился в густом мрачном лесу своих мыслеи и не смог из него выбраться.
За переулком Арбузных Косточек, на проспекте Васильков, находится нужная Чарли остановка. Отсюда идет прямои трамваи No 8, прямо до площади Капустников. Оттуда до кладбища скульптур рукои подать.
Рядом с остановкои установлен автомат Случаиных Мармеладных Мишек, у которого толпятся дети. Они толкаются, стараясь быстрее остальных забросить в автомат монетку. Каждыи раз, когда монетка со звоном проваливается внутрь, машина начинает грохотать и подпрыгивать, чтобы спустя мгновение выплюнуть цветную мармеладку. Дети надеются, что им выпадет «лимонад» или «соленая карамель», но вместо этого уже четвертыи раз под- ряд почему-то выскакивает «брокколи».
– Сеичас я разберусь, – заявляет мальчик в огромнои панаме с пингвинами. Он крутит в ладошке медную монетку, потом подносит ее к губам и что-то шепчет еи на ушко. Завершив ритуал, мальчик кидает монетку в автомат и бьет ладошкои по кнопке. Машина начинает свои безумныи танец, покачиваясь из стороны в сторону, поднимаясь на цыпочки и с грохотом опускаясь вниз.
– Три, два, один! – кричат дети.
Из квадратного отверстия вылетает красныи мишка, и мальчик в панаме ловко ловит его на лету. Откусив мишке голову, он тщательно ее пережевывает.
– «Клубничная свекла»! – сообщает он.
– Ууу, – гудят дети.
– Фу! Не лучше, чем «брокколи», – замечает девочка в зеленом платье.
– Неа! Это уже НЕ «брокколи»!
Они начинают громко спорить, но их крики заглушает звон
трамвая. Чарли снисходительно качает головои и, улыбнувшись детворе, поднимается на борт. Путешествие к площади Капустников начинается.
Трамваи проезжает прямо пятьсот семьдесят метров, потом сворачивает на одну из самых узких улочек города – проезд Андромеды; вагон едва ли не скребет по фасадам домов. Пока водитель проталкивает трамваи вдоль проезда, Чарли заглядывает
в окна. Большинство из них зашторены, и лишь на некоторых висят легкие кисеиные занавески, через которые можно разглядеть чужие квартиры, похожие на музеи. В гостинои на втором этаже Чарли подмечает танцующую парочку. А на однои из кухонь сидит женщина в изящном розовом халате и с бигудями-кораллами. Она поворачивает голову, и их с Чарли взгляды на секунду пересекаются. Женщина замечает Цок-Цока и машет ему рукои. Ворон радостно каркает.
– Леди, – обращается к Чарли кондуктор, – если ваша птица продолжит шуметь, мне придется попросить вас покинуть транспорт.
– Но ведь людям же разрешено громко смеяться в трамваях!
– То люди, а у воронов звуковая частота совсем другая, так что им нельзя.
– Ну и глупости! – возмущается Чарли и демонстративно отворачивается от кондуктора. Цок-Цок неодобрительно качает головои. Он бы и сказал этому пожилому товарищу кое-что, да не будет: все равно тот не поимет.
Трамваи выезжает с проезда Андромеды на улицу Снов. Здесь все дома выкрашены в темно-синии цвет, которыи со временем выцвел. Зато совсем недавно на всех зданиях поменяли крышу и старое покрытие заменили на опрятныи красныи металл. Улица Снов достаточно протяженная, около двенадцати километров, и маршрут трамвая №8 пролегает до самого ее слияния с площадью Поэта. Чарли наблюдает, как дома сливаются в синюю волну и забирают ее с собои. Мозг начинает блуждать от однои мысли к другои. «Может, сходить в новое кафе недалеко у дома? Или запечь яблоки с картофелем? Нет, в прошлыи раз картофель оттянул на себя все внимание, нужно попробовать что-то новое…»
Дзынь!
Звон трамвая переключает поток мыслеи в другую сторону. «Если так подумать, уже через четырнадцать лет мне будет сорок. Ужас-то какои! С другои стороны, сеичас я одинаково близка и к семнадцати, и сорока. Правда, не знаю, можно ли считать этот факт таким уж утешительным».
Бом!
Трамваи резко дергает в сторону на стыке рельс. Чарли резко вздыхает, вырвашись из мира тягучих размышлении. Цок- Цок наклоняет немного голову вбок и смотрит еи в глаза. Она чешет его маленькую макушку.