Иакова Я возлюбил
Шрифт:
— Я думал, ты его не любишь, — сказал Крик.
— Что ты, люблю! С чего мне его не любить?
— Он очень здорово шутит.
— Ну и что? Только дурак…
— Так я и думал.
— Что-что?
— Да ничего.
Я решила презреть намеренную обиду.
— Когда человек много где побывал, от него много можно узнать. Возьмем мистера Райса. Он мне больше дал, чем все учителя, вместе взятые.
Было их, собственно, двое.
— Чего это он тебе дал?
Я покраснела.
— Ну, все. Я от него узнала о музыке, о жизни. Он был удивительный человек.
Говорила я так, словно мистер Райс уехал навсегда или умер! Мне
Крик спокойно смотрел на меня. Я понимала, что он вот-вот что-то скажет, но не знает, как подступиться, и спросила:
— Ты чего?
Однако тут же поняла. Он не хотел идти со мной к Капитану. Тот был ему нужен для себя. И потом, он не очень мне доверял. Я решила разобраться.
— Почему ты не хочешь со мной идти?
— С чего ты взяла?
— Тогда что мы ждем? Двинули.
Он невесело пожал плечами, пробормотав:
— Свободная страна.
Вроде бессмысленно, а ясно — если бы он мог, он бы от меня отвертелся.
Капитан натягивал ловушки для крабов на своей прохудившейся пристани. Я подвела лодку поближе и посмотрела на него.
— Да это же Лис и Крыс! — сказал он, широко улыбаясь, и козырнул нам.
— Лис и Крыс, усекла? — Крик покачал головой и расплылся от уха до уха. — Здорово! Лис — и Крыс!
Попыталась улыбнуться и я, но по какой-то глубинной честности даже притвориться не смогла, что мне смешно.
Крик с Капитаном переглянулись в духе «да ну ее!», Крик бросил конец, капитан нас пришвартовал. Охотно признаю, что боялась выйти на шаткие мостки, но Крик на них выпрыгнул, они устояли, и я осторожно ступила на доски, а там, побыстрей — на землю. Капитан все это заметил.
— Надо будет сколотить. Дел очень много, — он кивнул Крику, — хотел вот, чтоб твой дружок помог мне, а он…
Крик зарделся и сказал то ли виновато, то ли с вызовом:
— В воскресенье работать нельзя.
Хайрем Уоллес мог бы знать и сам. Никто не работал на острове в день Господень. Это был грех, как пьянство, ненамного легче божбы и блудодеяния. Я поднапряглась, чтобы задать вопрос, который доказал бы Крику, что Капитан — такой же Уоллес, как я; и вредным голосом спросила:
— Вы забыли шестую заповедь [7] ?
Он поднял фуражку и поскреб в затылке.
— Шестую?
Попался, голубчик! Почти попался. Я не учла Крика. Тот посопел и чуть не взвыл:
— Шестую? Это шестую? Да она не про субботу! Она, — он смутился и продолжил тише, — про неприличное.
— Неприличное? — Капитан громко расхохотался. — Ну, для этого я староват. Было дело… — он хитро ухмыльнулся. Наверное, Крику, как мне, хотелось, чтобы он продолжал, но он замолк. Как будто протянул конфетку и отдернул: «Не надо портить зубы».
7
«Не прелюбодействуй» (Библия, Исход 20:14 и Второзаконие 5:18). В части христианских конфессий эта заповедь — седьмая.
— Сегодня вторник, — сказал Крик, когда мы пошли к дому.
— Вторник! Ну что ж… — Капитан разволновался. — Значит, завтра среда, а там и четверг! Пятница! Суббота! Воскресенье! И — понедельник!
Я думала. Крик лопнет со смеху, но он как-то сдержался, только выдохнул:
— Усекла, Лис? А?
Если я на «Лис и Крыс» не
— Вы не обращайте внимания, — обратился Крик к Капитану. — Она хужее схватывает.
— Хуже, — отыгралась я. — Ху-же.
— Хуже-хуже, — пропел Капитан, подняв ладонь к уху. — А? Что? Прямо птичий зов на болоте!
Крик так и согнулся от смеха, а я подумала, что, вылови мы такого шпиона, Рузвельт отправил бы его обратно. Ну, знаете!
Наконец Крик унялся хоть настолько, что объяснил: сегодня — вторник, ужинать еще рано, и мы охотно ему поможем с мостками, или с домом, или с чем угодно. Собственно, прибавил он, мы можем приходить каждый день, кроме, конечно, воскресенья.
— Я бы хотел вам кое-что платить, — сказал Капитан. Я навострила уши и открыла рот, чтобы скромно поблагодарить.
— Ну что вы! — возразил Крик. — Мы не возьмем денег с соседа.
Почему это? Однако Крик не дал мне вставить слова, и оба они, не считаясь ни со временем моим, ни с силами, определили меня в рабство прежде, чем я успела сказать, что ничего против денег не имею.
Так и случилось, что каждый день мы по два часа пахали на Капитана. Я мрачно подметила, что он охотно гонял нас, хотя вообще-то мы делали ему одолжение. На второй неделе мы уже не пили чаю — сгущенки у него почти не было, и он считал, что неудобно пить чай, когда он не может предложить Крику молока. Я была бы рада посидеть, отдохнуть под любым предлогом. Когда тебе четырнадцать и ты быстро растешь, как я в то лето, ты просто выдыхаешься. Но Крик с Капитаном, судя по всему, считали меня отсталой, поскольку я не понимала их хваленых шуток. Не хватало только, чтоб они сочли меня физически убогой!
Все шло сикось-накось в то лето, одно получилось удачно: мои нездоровья начались (конечно, через год после сестрицыных) в воскресенье утром, еще дома, и платье я сразу просидела. Мама разрешила притвориться, что я больна. А что сделаешь? Я бы не успела постирать его и погладить.
Бабушка не отставала:
— Что это с ней? С виду совсем здоровая, просто не хочет Бога славить.
И еще так:
— Была б она моя, я бы уж ей всыпала! Мигом бы одумалась.
Я боялась, что мама признается, в чем дело, но она меня не выдала. Каролина, и та старалась утихомирить бабушку. Не знаю, что уж наша старушенция сказала своим старым подругам, но меня она долго и слащаво спрашивала, как здоровье, и телесное, и духовное. Духовное было примерно такое, как у трехдневного трупа, но я не собиралась в этом признаваться, и старые зануды молились обо мне по пятницам.
Глава 8
Я часто думала о том, какой месяц — хуже всего. Зимой я выбирала февраль. Мне казалось, Бог потому и укоротил его на несколько дней, иначе бы люди не выдержали. Декабрь и январь — холодные и мокрые, но, в конце концов, у них такое право. А вот февраль просто вредный. Он знает, что ты выдохлась. Рождество прошло, до весны жить и жить. А этот февраль начнет с приличных деньков, и только ты разнежишься, как кошка, когда проснется, — блямц! — он и даст тебе прямо в брюхо. И не молнией, как в сентябрьских грозах, а просто тык-тык-тык. Наглый месяц, хуже некуда. Разве что август.