Ибн Баттута
Шрифт:
Судьбы городов похожи на судьбы людей. Города рождаются, растут, расцветают, проходят период зрелости, дряхлеют, погибают, превращаются в руины, оставаясь жить лишь в воспоминаниях современников и исторических хрониках. Волею исторических обстоятельств заштатные города становились столицами могущественных государств, а некогда цветущие столицы теряли самобытность и блеск, покрывались плесенью провинциальной скуки и превращались в захолустья.
«Маленький городок с хорошими рынками и красивой мечетью, — писал Ибн Баттута о Бейруте. — Отсюда в Египет везут фрукты и железо».
Зато Баальбеку, Хомсу, Хама и даже Маррат ан-Нуа-ман, который сегодня отыщешь разве что на крупномасштабной карте, в книге Ибн Баттуты посвящены пространные описания.
Драматически
Посреди города возвышалась соборная мечеть с мраморным бассейном для омовения, вокруг нее четырех-, пяти- и даже шестиэтажные дома по обеим сторонам чистых, утопающих в зелени улиц. Коммерческим центром города был, разумеется, порт, куда заходили груженные товарами корабли из Рума, Франгистана, Андалузии и Магриба. В таможне с иностранных купцов брали десятину, которая отчислялась в султанскую казну.
Но Триполи жил не только торговлей. Широкой известностью пользовались его богословы, ученые, каллиграфы, врачи. Город даже имел свой Дом знания на манер домов мудрости и наук в Багдаде и Каире. Известный рыцарь-феодал и писатель XII века Усама ибн Мун-кыз в своей «Книге назиданий» приводит такой эпизод. Когда в 1109 году Триполи был взят крестоносцами, эмиры из соседних владений немедля отправились к победителям выкупать пленников. И каковым же было удивление малограмотных европейских рыцарей, когда выяснилось, что речь идет о вызволении из плена не воинов и даже не женщин, а двух седобородых старцев — ученого и каллиграфа.
«Только одна черта проводит резкую грань между Востоком и Западом, — писал об этом замечательный русский арабист И.Ю. Крачковский. — Эта грань настолько ясна, что сразу можно разглядеть, где в эту эпоху культура выше — в Европе или Азии. Черта эта — культура ума, потребность в ней и органическая связь ее с жизнью…»
В 1289 году Триполи был освобожден от крестоносцев египетским султаном Ашрафом Халилем, старшим братом и предшественником султана Насира. Ибн Баттута, правда, называет освободителем города мамлюкского султана Бейбарса Арбалетчика, но это ошибка, хотя и знаменательная: султан Бейбарс, о подвигах которого слагались фольклорные эпические циклы, настолько прочно вошел в народное сознание в образе неустрашимого героя мусульманской реконкисты, что молва относила на его счет все победы в войне с франками.
В ходе осады старый Триполи был, очевидно, разрушен, и некоторое время спустя по соседству с ним вырос новый город. Именно здесь остановился Ибн Баттута, в Дервишской обители на склоне высокой горы, в нескольких милях от побережья, неподалеку от сожженного при осаде и восстановленного вновь замка крестоносцев Сен-Жилль.
Переместившись с полуострова в предгорье, город обрел новую жизнь, и таким его застал Ибн Баттута летом 1326 года.
Следующая остановка на пути в Дамаск — Хама, древняя Эпифания, городок в долине бурной горной речушки Оронт. Долину Оронта Ибн Баттута назвал самой живописной в Сирии. Узкой гибкой лентой река извивается в теснине между склонами двух горных цепей, покрытых густыми зарослями плюща, дикого винограда, лавров, смоковниц и платанов. В XIV веке Хама была центром султаната, управлявшегося последними отпрысками знаменитого курдского рода Айюбидов, которые считались вассалами египетского султана. Достаточно странно, что Ибн Баттута, хранивший в памяти имена десятков мелких правителей, сотен ничем не примечательных провинциальных законоведов, проповедников и судей, не упомянул в своей книге тогдашнего султана Хама, известного арабского историка и географа Абуль Фида. Можно лишь предположить, что либо правитель
В Хама Ибн Баттуту особенно поразили гигантские водяные колеса — науры, поднимавшие воду из реки к желобам каменных акведуков. Ибн Баттута сравнил эти колеса с вращающимся небосводом.
Ибн Баттута впервые в этих местах, но ему кажется, что он неоднократно бывал здесь прежде. Каждая гробница, крепость, мечеть воспета в стихах великих поэтов, описана в многотомных сочинениях путешественников и летописцев.
Халеб знаком Ибн Баттуте по книге валенсийского поэта и путешественника XII века Ибн Джубейра, составившего непревзойденные по своей выразительности и точности описания Египта, Сирии, Аравии, Ирака.
В центре города на искусственном холме возвышается знаменитая цитадель с железными воротами, с прямоугольными башнями, нависающими над глубоким рвом. Крепость, в которой было два колодца, могла выдерживать длительные осады и славилась своей неприступностью. Даже монголы, под тяжелой пятой которых хрустели и осыпались древнейшие укрепленные города, дважды — в 1299 и в 1300 годах — уходили отсюда ни с чем, оставляя у насыпи горы трупов и деревянные обломки грозных осадных машин.
В XIV веке Халеб был еще процветающим торговым городом. Ибн Баттута отмечает его богатые крытые базары, огромную киссарию, раскинувшуюся вокруг соборной мечети с мраморным бассейном и минбаром из инкрустированного слоновой костью эбенового дерева, его духовные школы и больницу-маристан наподобие той, что он видел в Каире, фруктовые сады, окружающие город со всех сторон, и виноградники, тянущиеся в предместьях вдоль берега Оронта.
— Этот город, — восклицает Ибн Баттута, — мог бы быть столицей халифата!
Столицей халифата Халеб никогда не был, и в истории прославился он другим. В X веке город служил резиденцией маленькой арабской династии Хамданидов, вокруг которых собралась блестящая плеяда поэтов, литераторов и ученых. Здесь, при дворе хамданидского правителя Сейф ад-Дауля, несколько лет провел величайший поэт арабского мира аль-Мутанабби, писал свои трактаты один из крупнейших мыслителей средневековья аль-Фараби, учился слепой поэт и философ аль-Маарри, человек беспощадной искренности, поднявшийся над предрассудками своей эпохи и бросивший смелый вызов лицемерию и несправедливости.
В мамлюкский период Халеб в значительной степени утратил свое значение, превратился в окраину, беспрекословно подчинявшуюся любому приказу из Каира. Наместником здесь Аргун Давадар. Тот самый, что месяцем раньше вышел из Каира в качестве эмира-хаджи, сопровождая к святым местам монгольскую хатунь. Образованного, утонченного эмира, как магнит, притягивал блеск каирского двора, и в Халебе он бывал редко, наездами, лишь если того требовали неотложные дела.
Во время путешествия по Северному Ливану на пути Ибн Баттуты попадались неприступные крепости, построенные на развалинах византийских фортификационных укреплений. Мрачные и одинокие, безжизненно глядящие с крутых склонов пустыми глазницами поросших травою бойниц, они напоминали покинутые орлиные гнезда. И лишь свежие следы на красноземе узких, теряющихся в траве тропинок свидетельствовали о том, что там, на почти заоблачной высоте, продолжалась какая-то своя, непонятная непосвященному жизнь.
«Это крепости секты, называемой исмаилитами, — пишет Ибн Баттута. — Их еще называют федаями. Их не посещает никто из посторонних, и они — стрелы султана Насира, которыми он поражает своих врагов в Ираке и других странах. У них есть свои степени. Когда султан Насир хочет послать кого-либо из них для убийства своего врага, он выделяет убийце дию — выкуп за кровь. Если федаю удается сделать то, что от него требовалось, он берет этот выкуп себе; если же он погибает при исполнении задания, деньги остаются его сыну. Они пользуются отравленными кинжалами, которыми поражают того, кого им приказано уничтожить…»