Идальго
Шрифт:
Предчувствия меня не обманули, Павел Львович телеграфный аппарат к Рождеству доделать успел. И мы с ним отправились его демонстрировать императору. Продемонстрировали, потом я очень кратко рассказал Николаю Павловичу о перспективах телеграфизации всех железных дорог и воинских гарнизонов, упомянул про автоматические коммутаторы и даже намекнул, что если с населения брать хотя бы по копейке за слово…
Николай меня выслушал, затем внимательно прочитал роспись всего необходимого хотя бы для налаживания связи между Москвой и Петербургом. Как-то задумчиво посмотрел на Павла Львовича, а затем, повернувшись ко мне, спросил:
— Тебе на это только деньги нужны?
— Ну и свинец, медь… там все написано.
— Что тут написано, я прочел. А что ты за обустройство телеграфа хочешь? Для себя что хочешь? — а затем, взглянув снова на
А когда мы остались вдвоем, он снова спросил, четко отделяя слово от слова:
— Что ты хочешь для себя? Для семьи своей?
— Я хочу для себя любимого лишь одного: жить спокойно и счастливо в мирной стране, и чтобы семья моя, дети и внуки так же жили. Но чтобы этого достичь, еще изрядно сил приложить придется… и ресурсов разных потратить. Но я убежден, что потратит ресурсы эти Россия не напрасно…
— Ну раз убежден, то трать. Мне Егор Францевич сказал, что долги иностранные Россия благодаря твоим тратам уже втрое уменьшила, а через пару лет их и вовсе не останется. Так что трать и прилагай… силы свои. А насчет затей Александра Ивановича… ты ему обещался работу пушки своей показать, как в столицы выберешься. Так ты и меня не забудь пригласить на показ, а пистолеты свои… На оружие и заряды к ним ты мне тоже сметы принеси, до весны принеси: ты опять оказался прав, невзлюбили нас англичане. Но ты же обещал и с ними справиться. Справишься? Потому что все прочие говорят, что нам с ними не сладить…
Глава 27
Честно признаюсь: после слов Николая я чуть штабель кирпича не отложил. Но оказалось, что все не так уж и плохо: пока британцы воевать с Россией не стали, в просто потребовали от Николая «прекратить отношения с южноамериканскими республиками и выдать им уругвайского графа де ла Рока, который, как нам известно, скрывается в России». Русские цари чаще всего на подобные требования отвечали вообще никак — впрочем, британцы, похоже, на позитивный результат своего требования особо и не рассчитывали. Просто решили понагнетать и попробовать прижать русскую морскую торговлю и Союзом. Именно русскую, а что касается Союзных судов, то они попытались напасть на возвращающиеся в Уругвай суда аргентинского флота — но им и в этом не особенно повезло: все же баркентины (а оснастка корабликов была именно такая) обладают заметным преимуществом в ходе под парусов и они просто от британский кораблей ушли.
Для меня проблемой стало то, что у России пока судов такого же класса не было, так что с торговлей действительно становилось несколько грустновато. Но все же ненадолго: на верфи в Усть-Луге уже вовсю шло строительство уже новых кораблей, причем принципиально новых: стальных пароходов. И очень даже больших пароходов: несколько русских инженеров-судостроителей получили от меня чертежи «Virgen Maria» и немного их промасштабировали. Примерно в четыре раза промасштабировали, и получилась забавная посудинка: при длине около девяноста метров кораблик получился с дедвейтом в пару тысяч тонн (при том, что топлива в него помещалось еще около шестисот тонн). И со всем этим добром кораблик мог идти под двигателями (а их было два, каждая паровая машина имела мощность слегка за пятьсот сил) со скоростью в районе десяти узлов. Но он мог и под парусами идти, на судне еще и четыре мачты стояли — и парусное вооружение тоже было как на баркентине. А особую прелесть этих кораблей давало то, что их строили из нержавейки, причем на обшивку шел лист толщиной в шестнадцать миллиметров (толщину листа обшивки они тоже «промасштабировали») — а такой борт современная корабельная британская пушка пробить уже не могла.
Что мне лично не понравилось в конструкции, так это то, что глубоко творческие изобретатели этого чуда решили «предусмотреть любые неприятности с пополнением топлива» и для каждого из паровиков было установлено по два котла. Но не потому, что один, скажем, нужного количества пара дать не мог, а потому, что по одному котлу было угольному, а вторые котлы предназначались для работы на мазуте. А вот что мне в конструкции наоборот понравилось — так это то, что при небольших извращениях можно было и машины, и котлы из корабля достать и поставить вместо старых агрегатов новые. То есть сейчас это было неважно, а вот на будущее… потому что сколько может прослужить корпус судна из нержавейки, я даже примерно представить не мог. Еще на судах
Первые два корабля готовились к спуску весной тридцать шестого года, только после разговора с Николаем Павловичем у меня аж засвербило в одном месте и я подумал, что их обязательно нужно сделать именно кораблями, а не судами. Хорошо еще, что «ненужное» оборудование их Александровского завода я успел перетащить в Подольск, а с ним изготовить для каждого судна по паре своих автоматических пушек я точно до весны успею.
Правда пушки были… немного не того: в отличие от, скажем, знаменитого «Бофорса» пушка могла стрелять до перегрева ствола очень недолго, очереди в два десятка снарядов ей уже хватало, чтобы вместо стрельбы в цель перейти к плевкам снарядами куда-то в сторону цели. Да и сами стволы — я стволы сделал из «лучшей доступной стали», но, боюсь, ресурс такого ствола не достигнет и пяти сотен выстрелов. Конечно, можно (и даже нужно!) и запасных стволов к каждой пушке понаделать, но и прекращать работы и исследования по повышению живучести стволов явно не стоило. По крайней мере было бы неплохо успеть отработать гальваническое хромирование этой трубы. Список того, что «нужно срочно сделать» по дороге из Петербурга в Подольск у меня вырос страниц до пятнадцати, а вот сколько для воплощения всего нужного в металл и прочие материальные предметы потребуется, я пока не представлял. И тем более не знал, а будет ли у меня (и у России) это время.
Но в любом случае нужно было работать — а время для работы неожиданно добавил Николай Павлович, попросту запретив экспорт пеньки вообще, а дерева конкретно в Британию. Ну пенькой было в целом понятно, из нее теперь бумагу делали, а по поводу дерева у него возник конфликт с отечественными внешнеторговцами. То есть у отечественных внешнеторговцев с императором конфликт возник — возник и почти сразу же закончился. Так как спрос на строевой лес внезапно и в России резко вырос. Сразу после того, как британским судам был запрещен заход в русские порты — а внезапно выяснилось, что подавляющая часть русского экспорта именно британскими судами и обеспечивалась. Не только британскими, еще были корабли французские, шведские, прочие другие — а русских кораблей оказалось очень мало, и те купцы, которые хотели и дальше экспортировать свои товары, были вынуждены и собственным флотом обеспокоиться.
И обеспокоились: в Николаеве возле старой верфи Николаевского адмиралтейства поднялась новая верфь уже «Южно-Русского торгового общества», на которой предполагалось строить простенькие шхуны «голландского образца» с дедвейтом тонн на триста. Правда образец к Голландии вообще отношения не имел: на все еще массово бороздящие Балтику флейты строящиеся там суда были совершенно непохожи, а в качестве «образца» был взял испанский корвет. И голландцем оказался лишь «старший корабельный мастер», которого это купеческое товарищество на работу наняло, да и то голландцем он был, скорее, номинальным, поскольку сам родился и учился именно в Испании. Но амбиции у него были под стать амбициям купеческим и на верфи сразу было выстроено десять стапелей для таких корабликов. А рядом с верфью уже по указу Николая быстро строился казенный завод по выпуску паровых судовых машин, и машины на заводе предполагалось делать «комплектными» — то есть с котлом и всеми механизмами, необходимыми для установки таких машин на суда, включая гребные колеса. Для моря затея с колесами для меня выглядела не особо кузяво, но для неглубоких причерноморских рек они все же были сейчас лучшим решением.
Еще начали расширяться верфи в Очакове и Ростове, а на Балтике в Риге появилась еще одна (и на этот раз полностью казенная) верфь — и всем этим верфям требовался лес. Ну и пенька тоже, а Егор Францевич строительство верфей и всех «смежных производств» щедро кредитовал, так что англичанам хватило длишь запрета на вход их кораблей в русские порты, так как в результате всё, для судостроения нужное, стало полностью. Потребляться уже русской промышленностью. Так что, я думаю, указ о запрете экспорта пеньки Николай скорее в качестве демонстрационного ответа на наглую выходку британцев выпустил…