Идеал
Шрифт:
Тут все расхохотались, но Ивлин неумолимо продолжала:
– Леннокс всегда веселый, он много шутит, и мне это в нем нравится, потому что он нас веселит. Но однажды Леннокс загрустил. Я заглянула к нему в комнату, а он сидел и плакал. Я спросила его, что случилось. Он смотрел на фотографии, где они с женой занимаются серфингом. Сказал, что скучает по морю. А я ему сказала, что он хотя бы видел море, а я – никогда. Я почти всю жизнь провела тут. И вскоре Леннокс отлучился тайком, а когда вернулся, принес мне ракушку. Он велел мне приложить ее к уху: если мне захочется услышать шум моря, достаточно приложить раковину к уху и прислушаться.
Корделия утерла глаза: ее маленькая дочка, живя постоянно при заводе, была лишена стольких детских впечатлений. Келли тем временем зааплодировала, и все присоединились к ней.
Леннокс откашлялся:
– Ох, нелегко мне придется!
И правда, это было не так-то легко, но ничего прекраснее этого я не видела: полная комната людей, рассказывающих о своем товарище столько хорошего, и благодаря этим рассказам я стала понимать Леннокса: да, он все время ерничал и изображал беззаботного придурка, но он был добр. И вот еще о чем я задумалась: у Леннокса, значит, была жена. Где же она? Что с ней произошло? Чем он заслужил Клеймо? Вчерашняя реакция Моны научила меня: такой вопрос не стоит лишний раз задавать. И все же мне очень хотелось знать, каким образом каждый из собравшихся здесь стал Заклейменным, – особенно мне хотелось знать о родителях Кэррика.
Настал момент, когда о Ленноксе высказались все, кроме Кэррика и меня.
– Ну что ж, – подытожил Бахи. – Селестина, ты у нас со вчерашнего дня, так что от тебя панегирика Ленноксу мы не ждем, – тебе еще предстоит освоиться с его очарованием.
Снова общий смех.
– Кэррик никогда не участвует, – шепнула мне Мона, словно он тут пробыл больше двух недель.
– Погодите! – вмешался вдруг Кэррик, и все удивленно смолкли. Он расцепил скрещенные на груди руки и отлепился от стены. Впервые я видела его смущенным – он странно перебирал пальцами.
– Супер, – пробормотала Мона.
Он сердито глянул на нее и запихал руки в карманы.
– Вот что, Леннокс, – заговорил он, стесняясь, глубоким серьезным тоном. – Мы действительно знакомы всего две недели, я мало о тебе знаю. Практически ничего.
– Очень трогательно, – заметил Леннокс, и ему ответили смехом.
– Но мне понадобилась твоя помощь. И ты оказался рядом. Дахи позвонил мне, действовать надо было срочно. А поскольку лицами этих двух идиотов, – он указал на Фергюса и Лоркана, – оклеен весь город, помочь мог только ты. И ты поехал со мной вместе за той, – он глянул на меня, сердце забилось, бабочки в животе, – кто так важен, – сердце громче, громче, – для дела Заклейменных.
Мона громко цокнула языком.
– И я никогда не смогу как следует отплатить тебе за это.
Я почувствовала, как таю под пристальным взглядом Кэррика, но неисправимый Леннокс вновь убил торжественность момента:
– Возьму наличными.
И снова общий хохот.
– Давайте воздержимся от обсуждения какого бы то ни было «дела», – нервно перебил Бахи. – Нас интересует только одно дело: у нас есть повод для праздника, о котором мы узнали только вчера.
Свет вдруг померк, запели «С днем рожденья тебя». Келли, которая
Всего день тому назад я говорила себе, что никогда больше не стану загадывать желания – и вот загадала.
– Большое спасибо вам всем! – сказала я, сияя.
Мне отрезали огромный кусок, куда больше, чем Заклейменным позволяется получить раз в неделю, наша единственная «роскошь».
– Тебе нравится? – приставала Ивлин. – Что самое вкусное?
Я засмеялась, скрывая неловкость, присмотрелась к бисквиту, прослоенному светлым кремом.
– Ванильный крем, – сказала я и откусила еще кусок.
Ивлин нахмурилась:
– Но это же лимонный торт.
Щеки у меня вспыхнули, я запихнула в рот еще ложку, лишь бы не отвечать. Краем глаза я видела, что Кэррик внимательно за мной наблюдает.
Келли присела возле меня, обняла за плечи и шепнула на ухо:
– Вкус постепенно вернется, поверь мне.
Прожевывая очередной кусок безвкусного торта, я невольно гадала, за какую ложь наказали мать Кэррика.
Поздно вечером, когда все разошлись, кто спать, кто на ночную смену, Кэррик зашел ко мне. Мона вопросительно подняла брови, но я лишь посмеялась и ушла с Кэрриком. Все не так, как ей видится, – нам просто нужно поговорить, а то Келли все время крутилась рядом с сыном, и, хотя я понимала, почему она так себя ведет, нам это мешало обсудить наши дела. Потом пришлось ждать, пока у Кэррика закончится смена, за этим последовал общий ужин, причем Келли уселась между нами, думая, видимо, что способствует сближению, а на самом деле Кэррик рядом с ней оцепенел и на все отвечал односложно, а я и вовсе от усталости едва могла говорить.
Эти выматывающие две недели, потом грозный день бегства, и вот теперь я остановилась наконец, адреналин выдохся, все тело ныло, болела голова, мне казалось, лягу спать – просплю целую вечность. Кэррик повел меня на кухню, подальше от спален, закрыл за нами дверь. Мы сели за кухонный стол.
– Дахи что-нибудь узнал о дедушке?
Десятки раз я задавала ему и Ленноксу один и тот же вопрос, не угомонилась даже тогда, когда Леннокс окрысился: «Норт, ты славная, но скоро я пришибу тебя как муху».
– Да. Только что. Твои родители ездили к нему. Он в камере предварительного заключения, обращаются с ним хорошо. Его допрашивают и продержат еще сутки по подозрению в помощи Заклейменным. Они пытаются доказать, что он предоставлял своим работникам незаконные льготы.
Облегчение, смешанное с тревогой. Ему не причинили вреда и пока что не сумели предъявить обвинение. И все же.
– Доказательств никаких, иначе обвинение уже выдвинули бы. Они держат его только в надежде выкурить тебя.
Меня передернуло.
– Прости, – заторопился он. – Неудачное выражение. Но есть и хорошая сторона: теперь он понимает, что ты жива, иначе бы его давно отпустили.
– Ты уверен?
– Конечно. Он ведь очень неглуп.
Я улыбнулась:
– Да, это уж верно.
– Итак … Я тут продумал план, как выбраться из этого дерьма.
– Из какого?
Широким жестом он охватил и кухню вокруг нас, и весь завод.
– Ты хочешь уйти отсюда? – удивилась я.
– А ты нет?