Идеалист
Шрифт:
– Если бы ты знал, Алёша, как я устала за эти пять лет!..
Алексей Иванович винясь перед её усталостью и самоотверженностью, прижимал к себе её голову, гладил колечки торопливо подзавитых волос, и по какой-то неисповедимой связи настоящего и прошлого всплывала перед его глазами платформа железнодорожного вокзала, залитая слепящим майским солнцем, и Зойка, несущаяся к нему сквозь людские толпы. Это было время ещё тайных встреч. Убегая от ревнивых глаз освирепевшего мужа, жаждавшая хоть пару часов побыть наедине с Алёшей, она не могла удержать себя, и выехала ему
И вот, она, Зойка, в белой кофточке, чёрной плиссированной юбке, с охапкой тёмно-багровых пионов, с горящими на озарённом радостью лице глазами, несётся сквозь толпы, забившие перрон, к нему, тревожно поджидающему её у вагона. Он видит её, словно ветром несомую к нему, и так сладостно знать что для неё нет ничего вокруг, кроме него. И объятия их так мучительны, так радостны, и пышные багровые пионы, в которых утонули сблизившиеся их головы, скрывают от людей, завистливо на них взирающих, счастливые их лица.
Всё это зримо представилось Алексею Ивановичу, и – удивительно! – созвучно передалось Зое. Она подняла просветлевшее лицо, тихо спросила:
– А помнишь?..
Алексей Иванович ответил:
– Помню.
И не в первый раз подумал: а, может, ничего не надо кроме? Только любовь, и вот эта необходимость друг в друге? Не слишком ли многого хочу я от милой своей девчоночки?..
А Зоя, словно уловив его мысли, глядя снизу своими чёрными блестящими, как речные камушки-окатыши глазами, раздумчиво проговорила:
– Знаешь, Алёш, я, кажется, поняла что такое счастье. Это – когда несёшься навстречу любимому человеку с охапкой цветов и радостью в душе! К нему, к единственному, навстречу, в большом и в малом, во всём!.. Понимаешь?!.
– Понимаю, - ответил Алексей Иванович. Ты – умница! – и сказал растроганно:
– А твоё дипломированное совершеннолетие мы отметим завтра. Цветами и шампанским! И вместе с институтскими твоими подружками!..
2
В один из дней, Зоя явилась возбуждённая. Глядя испытующе из-под чёлочки тёмных своих волос. С желанием его удивить, - она так любила удивлять! – сообщила:
– А я, Алёшенька, устроилась на работу!.. В школу. Библиотекарем! – И уловив в выражении его лица что-то похожее на растерянность, быстро договорила:
– Но ты не волнуйся! По дому я всё буду делать сама. Тут совсем рядом! Буду прибегать, кормить, и даже встречать тебя после твоей работы. Я уже обо всём, обо всём договорилась!..
– Ну, Зоя, ну, Зойченька, - думал Алексей Иванович, и восхищаясь её решительностью, и досадуя на своеволие, увы, уводящее её в мир других интересов! И тут же пристрожил себя: «Всё правильно. Зоя вольна в своём выборе. И ничего не поделаешь. Мне суждено душевное одиночество…» В ход своим мыслям вздохнул неосторожно, и Зоя тут же встревожено вгляделась.
– Ты не рад, Алёша? Ты не хочешь, чтобы я работала? Да?..
Он видел её готовность отказаться от всего, что могло бы помешать их жизни, но как бывало с ним всегда, когда чьё-то желание не совпадало
– Нет-нет, Зойченька, - сказал, стараясь утвердить её в своём выборе. – Всё правильно. Поработай. – И добавил не очень уверенно:
– Может, и к лучшему это!
Зоя получила в своё распоряжение просторную комнату в новом школьном здании, стеллажи с книгами, столы с детскими журналами и подшивками молодёжных газет и – сверх того – говорливые, шумные ватаги школяров, врывающихся к ней каждую перемену и после окончания уроков.
Почти со всеми, особенно с девчонками, быстро нашла она безошибочно доверительный тон в общении, навербовала себе помощников для не очень-то сложных библиотечных дел, и, наверное, школьная её работа стала бы лишь ещё очередной, не очень-то затруднительной заботой, к тому же дающую ей некоторую финансовую самостоятельность и возможность выглядывать в магазинах и магазинчиках что-то очень уж желаемое, если бы не светлый лучик, нежданно сверкнувший именно здесь, среди притаённо молчащих до времени книг.
В один из дней учительница математики Кира Борисовна привела в библиотеку, почти втолкнула в дверь мальчишку.
– Зоя Гавриловна! Пусть посидит у вас. Сил нет! Все нервы издёргал!.. Сиди вот тут, пока уроки не кончатся! – выговорила она мальчишке, непримиримо сопевшему широким лопаточкой-носом.- Завтра с матерью придёшь!..
Зоя занималась своим делом, подклеивала корешки потрёпанных книг, поглядывала время от времени на провинившегося сорванца. Сидел он на стуле, засунув руки в карманы, смотрел надув губы, в окно. Насупленный вид его говорил, что обижен он несправедливо. Было в нём что-то от собачки, только что познавшей палку, и доброе сердце Зои, всегда готовое к сочувствию, заставило её подняться.
– Наверное, у тебя зуб болит?.. Давай полечим! – сказала она озабоченно, показывая готовность всерьёз заняться его зубами.
– Ну-ка, открой рот!..
Мальчишка глянул удивлённо, отвернулся, не удостоив ответом незваного доктора.
– Понятно. Значит, не зубы… Значит, душа у тебя болит… - сказала Зоя сочувственно, и вернулась к своему занятию.
Интерес в мальчишке она пробудила, теперь терпеливо ждала. Ловила на себе изучающий его взгляд, но продолжала подклеивать корешки и страницы, порванные нетерпеливой ребятнёй в вечном поспешании и читать и играть.
Мальчишка отмяк, затомился в одиночестве. Зоя открыла книжку, как бы заучивая, начала вслух читать:
«У Лукоморья дуб зелёный. Златая цепь на дубе том, И днём и ночью кот учёный, Всё ходит по цепи кругом. Идёт направо – песнь заводит, Налево – сказку говорит. Там чудеса, там Леший бродит, Русалка на ветвях сидит…»Мальчишка хмыкнул, сказал, уличая:
– Русалки – те же рыбы. Как на ветвях-то сидят?..