Идеалист
Шрифт:
Как ни трудно давался каждый упор шестом, Алексей Иванович в жалости к бедолаге всё-таки подогнал плот. Зайчишка, вздрагивая ушами, испуганно топчась на кочке, в конце-концов внял устало-ласковому голосу: впрыгнул в передний конец плота, вжался во впадину, накрыл спину длинными ушами и затих, кося большими выпуклыми глазами на человека.
– Лежи, лежи, дурёшка, - голосом успокаивал пугливого зверька Алексей Иванович, чувствуя с удивлением, что от неожиданной заботы ещё о другой живой душе, вроде бы добавилось сил.
Облака ещё розовели в неподвижности на золотисто-голубоватом закатном небе, когда явственно услышались
Плот, зайчишка и сам Алексей Иванович были теперь во власти могучей водной стихии, ни направлять, ни задержать стремительное движение он уже не мог. В последней надежде все они полностью вручили свою жизнь реке.
По мутной воде неслись рядом с плотом кучи земного сора, вывороченные из подмытых берегов кусты, смытые с берегов или вырванные из сплавных запаней брёвна. Всё двигалось по руслу в одном потоке, то обгоняя, то словно прилипая к плоту.
В сгустившейся тьме смутно чернели береговые кручи и только свет проклюнувших небо звёзд давал возможность угадывать знакомую водную дорогу.
Опасался Алексей Иванович одного: плот мог налететь на береговой выступ. Плохо скреплённые кряжи вряд ли выдержат удар, плот тут же развалится, и тогда уж ни ему, ни притихшему зайчишке не выбраться из могучих весенних водоворотов. Сознавая опасность, он дотянулся до рядом плывущего бревна, усилиями обеих рук придвинул, прижал бревно к боку своего плотика и так, вцепившись в скользкую древесину, держал: бревно было раза в два длиннее плота, оно могло принять на себя возможный, где-то подстерегающий удар.
В накатах сливающихся шумных потоков, в общем яростном гудении вод, в тяжком уханье подмытых, оседающих в воду вместе с землёй деревьев, пронесло их по руслу, наверное, больше, чем на десяток километров. Где-то, невдалеке была и та русловая развилка, в которой надо обязательно попасть в левый отворот.
Алексей Иванович в нарастающем беспокойстве уже прикидывал, как бы не проглядеть среди ночи роковую стрелку, суметь заранее прижаться к левому берегу, как вдруг плот с визгливым царапаньем вдавился в гущину ветвей, завис над струящейся водой. Бревно, что из последних сил прижимал он к плоту, отпружинило от кустов, выскользнуло из-под руки, ушло в темноту, в бурлящих вокруг потоках. Отчаянные попытки высвободить плот из цепкости кустов оказались бесполезными, - шест до дна не доставал, рукой дотянуться до ветвей, зацепивших плот снизу, он не мог, - плот держал, если сидел он точно посередине.
«Ещё один подарочек! – сокрушённо думал Алексей Иванович, стараясь не впасть в отчаянье. – Хуже, пожалуй, не бывает – трагическая гибель на плоту среди неоглядных весенних вод!..»
Вынужденное бездействие обостряет печали духа и невзгоды тела. Голод, прежде заглушаемый заботами о спасении, теперь, среди ночи, в неподвижности крохотного жизненного пространства, явил себя острой сосущей болью. Второй день на исходе, ни крошки не положил в рот! Желудок вышел из подчинения, жил своей требовательной жизнью, он не то, чтобы кричал, он немо вопил хоть о малом кусочке пищи! Увы, вся еда осталась в лодке, в так и не развязанном рюкзаке…
Белый комочек в носу плота зашевелился. Обвыкшие в темноте глаза Алексея Ивановича разглядели, как зайчишка поднялся на задние лапы, потянулся мордочкой к свисающим веткам, жадно, торопливо стал обгладывать. Человек и зверь, оба равны были перед голодом!
Алексей Иванович подтянул к себе ивовую ветвь, зубами содрал полоску коры, жевал её неподатливую плоть до онемения в скулах. Рот заполнился волокнистой горечью. Он заставил себя проглотить один комок, другой. Желудок не принял чужеродной пищи, ответил такой болью, что Алексей застонал.
Он лёг на спину, пытаясь хоть на время забыться. Перетруженные мышцы спины, рук, ног судорожно подёргивались, не давали успокоения. А сильная полая вода шумела, играла в раздвинутых берегах, ворчала, напирая на плот, порой всплёскивала, будто выметнувшаяся поверх воды большая рыбина. Пик половодья, по прикидке Алексея Ивановича, был уже близок. Когда вода начнёт спадать, может быть, он сумеет упереться в дно шестом, сдвинуть плот. Но когда это будет? И доживёт ли он до этого часа?..
К голоду добавился холод. Как ни обкладывал он себя сеном, как ни укрывал оставшимся у него куском брезента то голову, то плечи, то грудь, холод всё глубже ознабливал ослабевшее тело. Ни кусочек брезента, ни увлажнённое близкой водой сено не могли оградить от зябкости весенней ночи, штаны с отрезанными штанинами, намокшие, изгрязнённые, липли, холодили. Он охватывал остатки ног ладонями, мял, растирал их, но холод от коченеющих культяшек растекался по спине к плечам. В холодной ночи он дрожал и тихонько постанывал.
У своих ног он ощутил какое-то шевеление. С прилившей волной радости догадался с изумлением, что это зайчишка, признавший его своим спасителем, жмётся к нему. Долго ворочался зверёк, устраиваясь между его культяшек, наконец, прижался, затих. И от живого его тепла начали согреваться ноги, согреваться стало тело, ушла знобная дрожь.
Недвижно лежал Алексей Иванович, боясь спугнуть благодарную зверушку, и впервые за две последние страшные ночи растроганно улыбался в темноту.
4
С трудом вышел он из забытья. Плот покачивало. Не сразу он догадался, что плот разворачивается, движется. Ночная прибыль воды подняла, выдавила плот из цепких охватов ветвей. Плот снова втянуло в русло, понесло и, казалось, стремительнее, чем прежде.
По очертаниям знакомых берегов Алексей Иванович угадывал, что стрелка, где должна была определиться его судьба, уже не далеко. Только бы не занесло плот в правое русло, растянувшееся на два десятка километров. Из тех безлюдных берегов и коварных извилистых поворотов ему уже не выбраться.
Алексей Иванович поднял шест. Зайчишка от резкого движения испуганно стриганул ушами, вроде бы даже нехотя перебрался на своё место.
«Прости, дурёшка. Работать надо!» - постарался голосом успокоить его Алексей Иванович, сам же напрягся в лихорадочной готовности к последней схватке с рекой. Плот надо было как-то прижать ближе к левому берегу. Перед самой стрелкой река, как помнил Алексей Иванович, прямилась. Если плот войдёт в левостороннее течение, тогда он спасён.
По-прежнему плот несло среди мусора, брёвен, топляков, медлительно заныривающих, будто тяжёлые поплавки, в воду. Шестом он отталкивался от догоняющих брёвен, чуть-чуть, но приближал плот к более низкому левому берегу.