Идеальная жизнь
Шрифт:
В статье, которую Уилл только что прочел, говорилось о том, что японские фирмы, спонсирующие «Макбета», отозвали свою помощь, оставив Алекса единоличным заемщиком кредита на съемки провального фильма с бюджетом в сорок миллионов, и, вероятнее всего, ему придется продать свои апартаменты в Малибу. А также прервались договоренности на съемки следующих двух фильмов. Его молчание относительно исчезновения Касси порицал весь мир: это указывало либо на его вину, либо на болезненную зацикленность на собственной карьере, застилавшую все остальное. Где-то даже неприлично намекнули, что такой оскароносный актер, как Алекс
Уилл сложил журнал и заткнул его за козырек патрульной машины.
— Сколько еще? — спросил он у Рамона, который продолжал оставаться его напарником.
Рамон сунул в рот остатки бутерброда с яичницей и взглянул на часы.
— Десять минут, — ответил он. — Потом начнется.
Сегодня они дежурили на благотворительном балу. Имя организатора Уилл не запомнил, но знал, что собранные средства будут направлены на благое дело — благоустройство ранчо для детей-инвалидов в Южной Калифорнии. И все же Уилл не считал, что служба в полиции — это то, чем он должен зарабатывать себе на жизнь.
Главной изюминкой вечера должны были стать семь стареющих светских львиц в расшитых бисером вечерних платьях и полутораметровых головных уборах из цветов, которые соорудили флористы — участники турнира «Парад роз».
Уилл с Рамоном были призваны поддерживать здесь видимость порядка.
Но больше всего поражало то, что полиция действительно понадобилась. За три часа до начала вечера костлявый низкорослый флорист с бейджем, на котором было написано «Морис», обвинил другого в краже райских птичек. Уиллу пришлось буквально отрывать их друг от друга.
— Идем, — велел Рамон, вылезая из машины.
Уилл поглубже натянул фуражку и направился к «Беверли-Уилшер», говоря себе, что не просто работает охранником. Скоро он станет детективом.
Рамон прошелся вдоль одной стороны подиума, Уилл — вдоль другой. Погас свет, раздалась глухая барабанная дробь, и появилась первая модель.
Ее головной убор состоял из гвоздик, которыми было выложено «1993». Было заметно, что передвигается она с трудом. На экране за ее спиной улыбались беззубые лысые дети на лошадях, на кадрах-вставках плыли изображения болезненных подростков.
Женщина-распорядитель подошла к Уиллу и протянула ему несколько небольших, обернутых в бумагу пакетов.
— Это вам, — проворковала она и лучезарно улыбнулась, глядя на сцену. — Будем надеяться, что в следующем году выберут меня. В качестве модели, понимаете?
На подиум вышла вторая модель и запела «Ура, Голливуд!». Фиалки, растущие, казалось, прямо у нее из головы, были собраны в форме камеры «Полароид», а с плеча, словно плющ, свисала кинопленка.
Уилл подумал о Касси. Интересно, они с Алексом посещали подобные мероприятия? Чувствовала ли она себя так же неуютно, как и он? Он незаметно развернул три пакета. Флакон дизайнерских духов, солнцезащитные очки, съедобное массажное масло.
Стоящий напротив Рамон хлопал в такт музыке. Уилл обвел глазами лица над атласными платьями и туго затянутыми галстуками-бабочками. Их складывали, лепили, красили, прихорашивали, придавали им форму и какое-то выражение. Они становились искусно упакованными подарками, они изо всех сил старались вести себя естественно.
И все остальные жители
На Уилла словно озарение снизошло, и он понял, что не должен здесь находиться. Он вспомнил свою службу в полиции племени, вспомнил, как арестовывал мужей-тунеядцев и отбирал пиво у подростков, постоянно думая о том, что существует другая жизнь. Наверное, она и была — но даже сейчас, даже уехав из Южной Дакоты, он ни на йоту к ней не приблизился.
Он засмотрелся на собравшихся и не понял, что произошло. Четвертая модель, зацепившись каблуком за дерн, расстеленный на подиуме, неосторожно дернула головой, от чего повыскакивали шпильки и отошел клей, на котором держались цветы. Уилла засыпало чайными розами и тигровыми лилиями, огромными тепличными маками и стефанотисами. От неожиданности он поскользнулся на блестящих лепестках и упал на спину.
К нему поспешили врачи, которые приехали с ранчо в Южной Калифорнии, чтобы удостовериться, что все в порядке. Но тут уже сама модель, покачнувшись, рухнула с подиума на Уилла — пятидесятилетняя гранд-дама со слезами досады на глазах и в платье со слишком глубоким декольте.
— Мадам, — вежливо поинтересовался Уилл, — с вами все в порядке?
Женщина, казалось, только сейчас заметила его. Она соблазнительно улыбнулась, до предела растянув щеки после косметической подтяжки.
— Ой, добрый вечер! — протянула она, словно случайно кладя ногу ему на бедро.
И тогда Уилл понял, что возвращается домой.
Три. Два. Один. Белый фон.
Фильм закончился, но Алекс еще какое-то время смотрел на экран. Потом нажал кнопку на пульте и, когда комната погрузилась в благословенную темноту, вздохнул. Так лучше. Легче.
Он взял стоящую рядом бутылку виски «Джи-энд-Би», поднес ко рту и только тогда вспомнил, что она пустая. Он опорожнил ее во время третьего акта «Макбета», когда понял, что критики были правы: фильм просто ужасен! Они не смогут всучить его копии даже школьным учителям.
Съемки закончились несколько недель назад, это была первая смонтированная версия. И ничего нельзя было списать на черновой вариант — он понял, что следует все свернуть, еще несколько месяцев назад. Но в Голливуде это означало бы расписаться в неудаче, а ни один дальновидный продюсер не может себе такого позволить. Поэтому он корпел над фильмом, молясь, чтобы конечный продукт вышел лучше, чем казался в процессе монтажа.
По всей видимости, Бог не внял его молитвам.
Алекс протер глаза, которые были словно песком засыпаны.
— У каждого случаются неудачи, — сказал он, примеряя эти слова на себя. Ему уже давно пора было с этим столкнуться — невозможно десять лет купаться в лучах славы и не накликать беды.
Конечно, не у всех личная жизнь рушится одновременно с карьерой.
Алекс закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Он снова был восьмилетним мальчишкой, сидящим у пивной в ожидании, пока отец закончит играть в карты. Неимоверная жара, ничего нового. Все окна пивной Бо открыты. Он слышал звон пивных кружек, которые ставили на грубые деревянные столы, шлепки и смех рыжеволосой официантки, а еще хруст раковых клешней, когда посетители опустошали свои тарелки. И блюз, льющийся из колонок, висящих в баре, звуки которого плыли над бородатым мхом.