Идеальные

Хакетт Николь

Но, пожалуй, хуже всего – и невыносимо до почти что физической боли! – было то, что Ник тоже по ней скучал. После всего, что случилось, после всего, что наговорила ему и наделала Холли, он все еще надеялся наладить их отношения.

Не напечатав больше ни буквы, Холли закрыла письмо мужа и вышла из электронной почты.

Глава 28

Селеста

На утро следующего дня

Вик, Исландия

–

Какая вкуснота, правда? – сказал полицейский Бьёрнсон. Он уже съел один кусок лавового хлеба и отрезал себе второй.

За несколько минут до этого Дельфина с караваем вторглась в их беседу, к вежливому неудовольствию полицейского Бьёрнсона.

«Похоже, он из тех людей, кто, на дороге попав в пробку, очень плотно сжимает губы, но никогда не чертыхается громко», – решила Селеста и кивнула ему в ответ. Сама она отъела только самую малость от своего куска, а затем положила хлеб на салфетку, где он теперь и лежал.

Полицейский Бьёрнсон сдвинул хлебным ножом с подноса на свою салфетку второй кусок, а крошки от первого собрал в аккуратную маленькую кучку рядом с салфеткой.

Селеста подумала о Генри: там, дома, в Чикаго. О том, какой порядок был в его ящике для ножей. Алабама утверждала, будто видела однажды, как Генри методично раскладывал в нем ножи, по размеру и предназначению. Она якобы застала его за этим занятием сразу же после того, как разгрузила посудомоечную машину. «Якобы», потому что поверить в это было трудно. Алабама редко мыла посуду.

Под столом раздался звонок. Полицейский Бьёрнсон опустил взгляд на колени, где держал свой мобильник. И Селеста снова поразилась: он больше походил на любящего и заботливого отца, нежели на серьезного и дотошного следователя. Ее собственный отец носил черные ремни с коричневыми брюками и не выходил из дома без мобильника, прицепленного к ремню.

Селеста попыталась расшифровать выражение на лице Бьёрнсона, пока тот читал полученное сообщение. Но единственное, что ей удалось приметить, – это легкое поджимание челюсти.

– Вы позволите оставить вас на минутку? – спросил полицейский. И, все еще держа в руке нож, стремительно пересек комнату.

Селеста опять подумала о Генри: «Интересно, его уже поставили в известность?» Наверное. Скорее всего, полицейские предупредили его сразу. Но она не настолько хорошо знала Генри, чтобы догадаться, кому он мог позвонить после этого. Своей матери? Друзьям? Довольно ли крепки для этого его дружеские связи?

«А может быть, он позвонил Луи?» – внезапно осенило Селесту.

И от этого предположения ей стало очень, очень холодно.

Закрыв лицо ладонями, Селеста просидела так до возращения Бьёрнсона.

– Итак, – раскрывая блокнот, произнес полицейский. – Полагаю, мы узнали все, что хотели от вас узнать на данный момент. – Он провел пальцем по линованной бумаге, но у Селесты сложилось впечатление, будто он не был в действительности сосредоточен на своих записях. Что бы ни случилось, какое бы сообщение он ни получил, это его явно потрясло.

Его реакция – взволнованность, рассеянность – была настолько человечной, настолько парадоксальной для копа! Нет, конечно, копы тоже были людьми, как и врачи, и политики, и водители «скорой». Но Селеста всегда воспринимала их несколько

иначе. Они были людьми, но людьми «другой лиги», немного выше обычных, нормальных людей – таких, как она, Селеста, способная неправильно настроить тостер и спалить его (не раз). Она всегда испытывала легкое удивление, вспоминая, что полицейские, врачи и водители «скорой» были такими же людьми с такими же чувствами и эмоциями, как у нее.

Возможно, именно поэтому Селеста, не подумав как следует, задала вопрос:

– Ее нашли, да?

В комнате повисла тишина. Лицо Бьёрнсона все еще оставалось опущенным, но глаза застыли, уставившись в одну точку. Селесте вспомнился взгляд Алабамы – дикий, злобный. Что если это последний образ, запечатлевшийся у нее в памяти?

– Я ее лучшая подруга, – прошептала Селеста, хотя это больше не было правдой. – Просто скажите мне, что с Алабамой все в порядке.

Полицейский Бьёрнсон поднял глаза – светлого янтарного оттенка. Этот цвет Селеста, скорее всего, описала бы как желтый, хотя это было бы не совсем верно. Желтый всегда яркий, жизнеутверждающий и бодрящий. Как у лепестков подсолнуха, как у лимонада, как у солнечного света. Желтый – цвет радости, а не печали.

– Мы нашли машину, – ровным тоном произнес Бьёрнсон. – У берега. Она была… – еле уловимый вдох – под водой.

Селеста сглотнула. И почувствовала, как увлажняются глаза. На мгновение она подумала, что расплачется. А потом сообразила, что просто забыла моргнуть.

– Что с Алабамой? – Селеста едва узнала собственный голос, настолько напряженно он прозвучал.

– Мы ее еще не нашли, но…

Бьёрнсон запнулся, и Селеста замерла в ожидании. Пока не поняла, что он больше ничего не намеревался сказать. За этим осознанием почти моментально последовало новое: ему не нужно было ничего говорить. Он уже сказал то, что нужно было сказать. Они не нашли Алабаму, но… Это «но» подразумевало все, что угодно. И это было все, что ей требовалось знать.

Селеста почувствовала, что ее опять затрясло. Первыми затряслись плечи. А потом дрожь охватила все тело. Ей вдруг стало жутко холодно. Зубы застучали, и Селеста стиснула их настолько крепко, насколько достало силы.

– Мне жаль, – сказал Бьёрсон, похоже, искренне.

И протянул над столом руку. Тепло его кожи на ее липких руках было неожиданным, и Селеста, без мысли, отдернула их. Судя по всему, это напугало ее больше, чем Бьёрнсона. И Селесту поразило очередное осознание: полицейский Бьёрнсон, должно быть, нередко сталкивался с грубостью и хамством по роду занятия. Наверное, он все же был в другой лиге. Селеста не могла понять такую жизнь, когда человек оказывался в подобной ситуации не единожды, а множество раз.

Ей снова захотелось узнать: сообщили ли полицейские Генри, и что он им сказал?

– Нет, – проговорила Селеста, не в силах сдержаться. – Это мне жаль.

Ее руки под столом сжались в кулаки. Селеста сделала глубокий вдох, посмотрела на полицейского Бьёрнсона и твердо (как только смогла), наконец, произнесла это:

– Я не была с вами абсолютно честна, когда рассказывала, что произошло этой ночью.

Глава 29

Селеста