Идеальные
Шрифт:
– Что я? – попыталась защитить руками голову Селеста, потому что выпрямитель для волос стукнулся о дверь, которую она бессознательно закрыла за собой.
«Интересно, через сколько времени кто-нибудь услышит шум? И что они обнаружат, когда им удастся ворваться сюда?» – подумала Селеста.
– Это с тобой Генри мне изменял!
Селеста остолбенела. На миг ей показалось, что и Алабама тоже. Как будто высказанные вслух слова застали ее врасплох. Селеста опустила руки и повернулась, чтобы посмотреть на подругу. И только теперь заметила свой телефон в ее левой руке.
Глаза Алабамы следили за ней, и Селеста вздрогнула,
– Он прислал тебе эсэмэску, – произнесла Алабама. Она не закричала, что оценила Селеста. Но в ее голосе почти прозвучала смертоносная угроза. – Я увидела свое имя и просмотрела всю твою переписку. – Алабама прерывисто втянула воздух ноздрями. – Ты сука.
Слова подруги укололи Селесту так же больно, как губная помада, стукнувшая ее промеж лопаток. Последнюю фразу Алабама произнесла спокойно, словно просто констатировала факт. И это действительно было фактом. Таким же фактом, как и свитые спиралями ДНК в клеточках ее тела – неоспоримым, непреложным, основополагающим компонентом ее сущности. Она, Селеста Рид, была сукой.
– Алабама… – начала Селеста, но рука подруги взметнулась вверх, прерывая ее.
– Скажи мне только одно, – прошептала она. – Как долго? Как давно ты крутишь с ним роман?
Селеста замотала головой еще до того, как Алабама договорила вопрос.
– У нас не было романа, – услышала она свой робкий голос. Казалось, правда извергалась из нее, как фонтан рвоты. – Я клянусь, Ал. Я бы не поступила так с тобой.
Вот в этот момент Селесте следовало остановиться. Это стало ясно уже через долю секунды, а еще через несколько минут Селеста озадачилась вопросом: почему она этого не сделала? Но эти мысли посетили ее только после того, как она добавила еле слышно, как последняя дура:
– У нас было всего один раз.
Алабама оскалила зубы; из ее глотки вырвался рык разъяренной тигрицы – пронзительный, устрашающий. Со всей силой своего тонкого тела она замахнулась и швырнула мобильник в подругу. Телефон влетел в стену над пригнутой головой Селесты и обреченно упал на пол.
Селеста выпрямилась и все-таки нашла глаза Алабамы, теперь сверкавшие слезами ярости. Селеста открыла рот, и Алабама вроде бы притихла. Эх, если бы Селеста смогла подобрать правильные слова! Если бы сумела выговорить их в этот краткий отрезок времени. Возможно, Алабама выслушала бы ее. А может, и нет. Узнать это Селесте было не суждено, потому что ее мозг не сформулировал ни одного слова. Ей удалось издать лишь горловой хрип.
Внезапно Алабама сорвалась с места, и Селеста вскинула руки – уверенная, что она пошла в атаку. Но в тот момент, когда ее руки скрестились на груди, закадычная подруга пронеслась мимо, толчком открыла дверь и выскочила в коридор.
– Алабама! – бесцельно окликнула ее Селеста, когда подруга добежала до лестницы.
Сама готовая расплакаться, Селеста вышла в коридор. На верхней ступеньке Алабама обернулась, и у Селесты перехватило дыхание.
– Ты этого не сознаешь, – прошипела подруга. – Но ты самая эгоистичная из всех, кого я знаю, Селеста.
И, не сказав больше ни слова, Алабама исчезла из виду.
Глава 30
Селеста
Тремя
Чикаго, штат Иллинойс
После футбольного матча Беллы, а точнее, в три часа пополудни, Селеста выпила бокал вина. Обычно она не пила вино ранним вечером. На самом деле, она вообще не пила вино уже энный период времени. Селеста любила вино, но недавно прочитала о его пагубных последствиях в изобличительной статье под названием «Последние пять фунтов» (а в случае Селесты, последние десять).
Судя по статье, выпивание своих калорий было четвертой причиной, по которой женщинам не удавалось сбросить неподатливые фунты. Первыми тремя были: перекус на ночь глядя, чрезмерное чревоугодие и, наоборот, ограничение себя в пище – именно в таком порядке. В итоге Селеста, всегда восприимчивая к полезной информации, решила пить только воду и кофе. Кроме внештатных, исключительных ситуаций.
Сегодняшняя ситуация была как раз такой.
Селеста находилась на кухне одна. Белла, ушедшая к себе наверх, чтобы вздремнуть, заснула так крепко, что Селесте, заглянувшей несколько минут назад в спальню дочери, пришлось на цыпочках подойти к ее кровати, чтобы убедиться, что она еще дышит. Белла никогда не прилегала днем, считая кратковременный послеобеденный сон бесполезным в ее почтенном возрасте. Но, похоже, утреннее фиаско «обесточило» девочку.
Луи тоже был наверху, в своем рабочем кабинете – работал. Во всяком случае, так он сказал, хотя Селеста не могла побороть подозрение, что муж скрылся в кабинете, потому что знал: это единственное место, куда она не зайдет.
Селеста никогда не устраивала сцен вроде той, что учинила этим утром. До недавнего времени она даже в мыслях не допускала, что способна на такое. Селеста не учитывала только одного – того, что человек порой закатывает истерику непроизвольно, вовсе не намереваясь это сделать. Она не планировала накричать на Беллу перед другими родителями, как не загадывала проснуться поутру со всеми десятью пальцами на ногах.
И теперь одна ее часть задавалась вопросом: что подумали о ней другие родители, ставшие свидетелями столь бурного выплеска эмоций? А другая ее часть – большая – не считала нужным терзаться этим вопросом.
«И ты после этого удивляешься, почему она ведет себя так импульсивно?» – слова Луи прозвучали в голове так явственно, словно он повторил их еще раз на кухне. Так, как будто Луи считал ее собственные – самые плохие и горькие мысли – и произнес их вслух. «Да, Селеста, возможно, в этом виновата именно ты».
И потому вино.
Селеста повертела в руке бокал, позволив бледно-желтой жидкости подмигнуть ей в солнечной кухне. Она никогда не напивалась целенаправленно – чтобы напиться. Даже в колледже. Не то чтобы это противоречило ее моральным устоям. Нет. Основная причина крылась в том, что в ее представлении напиться и опьянеть до потери соображения мог только… отчаянно храбрый или наглый человек. А Селеста таковой не являлась.
Она поднесла бокал к губам и отхлебнула большой, недостойный благородной, замужней особы глоток. А затем откинулась на спинку стула и уставилась на свои застекленные шкафчики. Они были дорогими – из тех, у которых дверцы и ящички задвигались бесшумно, даже когда ими хлопали или в сердцах задвигали изо всей силы.