Идеальный кандидат
Шрифт:
Но, прежде чем покинуть его квартиру, она остановилась в дверях, пристально посмотрела ему в глаза и спросила:
– Маркус, мы точно поступаем правильно?
Он постарался придать твердости взгляду и голосу:
– Само собой.
Глава 9
Он понимал, что врет. Обманывает Селию, обманывает себя. Был уверен, что они поступают неправильно.
Разумеется, с точки зрения Селии, это только ее дело. Он решил ни в чем ей не противоречить. Но, соглашаясь с ней, понимал, что на самом деле совершенно не согласен. Чем больше кивал в ответ на ее четкие ясные аргументы, тем больше осознавал: он ни за что не позволил бы ей так поступить.
При всем желании он не мог бы объяснить, в чем дело. Ему никогда особенно не хотелось создавать семью и обзаводиться детьми. Он стопроцентный плейбой, берет от жизни все и связывать себя узами брака никогда не стремился. Боялся привязаться к кому бы то ни было. А что привяжет сильнее, чем ребенок? Рано или поздно он не выдержит, оставит их, и несчастное создание вырастет без отца.
И тут он впервые в жизни представил себя с ребенком на руках. Что-то внутри оборвалось. Тогда он представил Селию с ребенком. Его ребенком!
Конечно, не все так гладко. Будет куча проблем: и бессонные ночи, и необходимость жертвовать карьерой и личной жизнью, но все это уже не имело значения. Он думал о несуществующем ребенке, а представлял себя на его месте. Приводил серьезные аргументы, а сам вспоминал родителей. Выходные, когда они все вместе выбирались куда-нибудь. Прогулки в парке, пикники на свежем воздухе. Веселые семейные праздники, мама всегда пекла яблочный пирог. Радостный смех отца. Маленькие радости и маленькие трудности, которые они легко преодолевали. Каким же счастливым было его детство!
Конечно, не безоблачно счастливым. Случались и неприятности, но сейчас, как назло, вспоминались только самые светлые моменты. Родителям он был дорог, они дороги ему. Но, если задуматься, кому он нужен сейчас? Кто сейчас нужен ему? Теперь он абсолютно свободен, но свобода ли это? Или одиночество?
Маркус не мог полюбить кого-то всем сердцем, потому что боялся снова потерять этого человека. В юном возрасте лишившись обоих родителей, он узнал, что такое боль потери. Невыносимая боль, от которой нет спасения. И дикое безумное мучительное чувство запоздалого раскаяния. Никогда в жизни он не сможет простить себя за то, что так поступил с матерью. Не смог спасти ее, удержать.
Теперь он, сам того не осознавая как следует, всем сердцем любил будущего ребенка, которого, как он знал, ему тоже суждено потерять. И в этой потере снова виноват он, его глупость, неосмотрительность, вопиющая безответственность. Он способен только развлекаться, веселиться в ночных клубах, меняя женщин как перчатки. Все, что его ждет, – судьба злополучного Джима Форрестера, самовлюбленного и эгоистичного.
Самого близкого, самого родного человека – маму, подарившую ему лучшее время в жизни, он бросил, когда она так нуждалась в его поддержке. И нового, еще не появившегося на свет человечка, которому тоже необходим он, Маркус Блэк, тоже обрекает на гибель.
А что, если бы все сложилось иначе? Смог бы он стать отцом? Таким, каким был когда-то его отец? Смог бы заботиться о ком-то, кроме себя? Подарить счастье крошечному мальчику или девочке? Эти вопросы не давали ему покоя. Да и к чему задаваться ими, если все уже решено? Но Маркус знал: он никогда себе не простит как вины перед матерью, так и этой новой вины. Вины перед нерожденным ребенком.
Видимо, Селию тоже терзало раскаяние, потому что в последний момент она передумала и попросила Маркуса сходить с ней в больницу. Она заметно нервничала, и ей просто необходима его поддержка. Но Маркус в своем состоянии сам нуждался в поддержке. Его била нервная дрожь.
Он сидел в зале ожидания и рассматривал красочные наивные детские рисунки на стенах. Казалось, их развесили здесь специально, чтобы заставить людей задуматься о правильности своего решения. Ему не нужно об этом задумываться. Он прекрасно знал, что поступает неправильно, и сердце его разрывалось.
Когда они, наконец, вошли и ультразвук показал сердцебиение, Маркусу стало еще хуже. Его начало трясти от ужаса. Он с пугающей четкостью осознал, что это билось сердце его ребенка. Его будущего ребенка.
Которого они несколько минут спустя убьют.
Селия была очень бледна, однако казалась почти спокойной, сухо отвечала на вопросы врача, сама задавала очень мало вопросов. Больше всего на свете Маркусу сейчас хотелось взять ее за плечи и трясти изо всех сил, пока мозги не встанут на место. Но что он мог поделать? Она сделала выбор, он согласился. Так и было задумано. Он все это решил заранее и не в силах изменить свое решение. Не имеет права. Разрушить жизнь ни в чем не повинной женщины – низкий поступок. Но убить нерожденное существо гораздо худший грех, что бы там ни говорили сторонники прерывания беременности.
И, несмотря на внешнюю твердость, сердцем он чувствовал, что вряд ли сможет это пережить. Всю жизнь его будут преследовать воспоминания об этом дне. Всю жизнь.
– Я видел бар неподалеку отсюда, – сказал он, просто чтобы не молчать. Молчание тяготило, делало мучения еще невыносимее. – Сходим туда, выпьем чего-нибудь, когда… когда все закончится?
Селия не ответила. Она бледнела все больше, губы ее дрожали.
– Все нормально? – Глупее вопроса он и задать не мог, потому что все явно ненормально. Селию трясло как в лихорадке. Он слышал, как колотится ее сердце.
– О господи. – Ее голос был сдавленным, каждое слово давалось с трудом. – О господи, Маркус, я…
– Что, что такое?
– Я… не могу…
И совершенно неожиданно разразилась слезами.
Она даже не заметила, как Маркус за руку вывел ее из больницы. Она рыдала, как мог бы рыдать ребенок, от которого она хотела избавиться. Он усадил ее на скамеечку, обнял за плечи и прошептал, что все будет хорошо, но это вызвало новый взрыв рыданий.
О чем она рыдала? Оплакивала ли свою слабость, свою разрушенную жизнь? Пугала ли ее неизвестность? Или это слезы облегчения и ужаса перед преступлением, которое она чуть не совершила? Или в ней просто бушевали гормоны?