Идеальный охотник
Шрифт:
— Я там два раза был, пока паспорт кадровики не отобрали. А что? Дорогу министерство оплачивало, а на «две звезды» за год накопить можно. Весной снова полечу, если отпустят. У тебя тоже паспорт сдан?
В прошлом году всем сотрудникам, имеющим допуск к секретам, приказали сдать загранпаспорта в отдел кадров. И выехать за рубеж, даже такой безобидный, как Украина, можно только по рапорту с разрешения целой кучи начальников. Якобы режим секретности. На самом деле, чтоб не летали по десять раз в год на Мальдивы или в Доминикану. И не позорили страну несоответствующим
— Да, сдан. Чем мы лучше?
— А ты где-нибудь была?
— В Египте. Один раз. Отпустили… Что, интересуешься историей? — Ольга кивнула на книжку про инквизицию.
— К нам недавно выставка приезжала. Из Питера, из Петропавловки. Орудия пыток.
— Мы ходили! — послышался детский голосок из кухни.
— Не подслушивай!.. Да, ходили. Любопытные там есть штуковины. Я тогда подумал: чтобы заставить человека сказать правду, много не надо. Поджарь пятки или иголку под ноготь… Зачем тогда все эти приспособления? Одно дело казнь. Тут можно и пофантазировать, особенно если приговоренный того заслуживает. А пытка? Заложенная в человеке склонность к садизму? Или что-то более рациональное? Как думаешь?
— Не знаю, — чуть растерялась Ольга, никак не рассчитывавшая, что они станут обсуждать тему садизма вместо, например, романтического синематографа.
— Я тут и вспомнил про инквизицию. Там особенно извращались. Испанские сапоги, шипованные кресла, «железные девы»… Зачем? Неужели из-за любви к мучениям других? Но не могли же церковники все подряд быть садюгами? И знаешь, что оказалось?
— Не знаю. Я просто этим не интересовалась.
— Это, конечно, версия, но тем не менее. Все безобразия творились под предлогом защиты от дьявола. Мол, святая церковь стоит на страже. И если в человека вселился дьявол, мы вычислим. Вычисляли как раз пытками. Истязали несчастного, пока не находили на его теле место, не реагирующее на боль. Как только находили, беднягу на костер и его жилище туда же. Сжигали. То есть пытки служили конкретной цели — найти эту самую безболезненную точку.
— И что это за точка?
— Отмирание тканей — первый симптом чумы. Понимаешь? Святая инквизиция не базировалась в одном месте. Она разъезжала по странам, словно выездной суд. Так вот, умные люди посмотрели географию выездов. И оказалось, что она совпадает с местами, где свирепствовала чума. Как только начинался мор, туда выезжала бригада. Но простому люду невозможно объяснить, что мы сжигаем вас, потому что вы заражаете других. Что нет у нас пока противоядия и вакцины. Поэтому объясняли дьяволом. В это народ верил. Конечно, случались перегибы, кто-то входил во вкус. В той же Чехии стали сжигать красивых девушек. Всех, без разбора. Мол, если красивая, значит, служишь дьяволу… В итоге оставались одни уродины. Тебя бы, кстати, тоже сожгли.
Ольга не знала, как реагировать на последнее предположение. Вроде бы комплимент, но уж слишком нестандартный.
— Спасибо…
— Что-то похожее случалось и после. Рационализм, прикрытый идеей. Тот же Сталин. Под предлогом борьбы с врагами революции морил народ. Иначе просто бы не прокормил. И ничего бы не построил. А так — столько бесплатной рабочей силы. И, заметь, тоже были люди, искренне верившие в идею. Верившие, что действительно в лагерях исключительно враги народа. Или вот…
Рингтон из «Убойной силы» прервал интеллектуальную беседу. Копейкин ловко выхватил трубку из поясной сумочки, словно ковбой пистолет. Крутанул его между пальцев и поднес к уху.
— У аппарата… Ну?.. Палыч, вообще-то, у меня законный отсыпной! Я сплю! Лежу в кровати и сплю! Нет, один!.. А Леха где?.. Блин, ладно, давай адрес. — Копейкин открыл стол, взял карандаш и написал что-то на полях рекламной газеты. — Да понял, понял… Хорошо.
Отключив связь, повернулся к Ольге:
— Кино отменяется. Дежурный звонил. Там заявочка стремная образовалась, Батраков кражу оформляет, в отделе никого. Я сгоняю, тут рядом.
Кирилл снова полез в стол, пошарил рукой и вытащил пистолетный магазин, вставил его в пистолет, надел кобуру. Поверх натянул короткую спортивную куртку.
— Можно с тобой? — Ольга прикинула, что вряд ли он оставит ее у себя дома. Да и ей это ни к чему.
— Ну если делать нечего… Бога ради. Только не вмешивайся.
Она поставила кружку на поднос и только тут заметила, что пила не чай, а воду — пакетик с заваркой свисал с ручки, а в кипяток была опущена этикетка. Понятное дело, она волновалась. А он? Или решил подколоть?
— Никит, никуда не уходи, мы скоро! Дверь никому не открывай.
Плащик остался на кресле, бисквит на блюдечке.
Сегодня машина завелась сразу, карбюратор не капризничал.
— Что за заявка?
— Дедок один позвонил. Ружье у него пропало.
— Какое ружье?
— Охотничье, двустволка. Утром было, а сейчас нет. Я заявку приму, отзвонюсь в отдел, а завтра заштампуем.
Надо было взять плащик. Хоть и мокрый. Погода, словно подхватив ее легенду, грозила дождем.
До дома заявителя они доехали минут за десять. Он находился в секторе, застроенном одноэтажными домиками. Вообще-то, Юрьевск на семьдесят процентов состоял из таких одноэтажек, что делало его похожим на некоторые районы Лос-Анджелеса и Лондона. Жаль, что он не так известен и сюда никто не стремится. К домику обычно прилагался небольшой участок. Но если в упомянутых городах на подобных участках устраивали барбекю на аккуратно подстриженных газонах, то на наших теснились грядки, парники или кусты смородины.
На участке, возле которого остановился Копейкин, ничего подобного не теснилось. Здесь наблюдался тяжелый экономический кризис. Безо всяких перспектив выхода. И даже не помог бы транш Газпрома или Евросоюза.
Заявитель, сильно небритый пенсионер, смутно напоминавший Шона Коннери, облаченный в ватник без рукавов, встречал гостей на пороге веранды, тряся зажатым в руке охотничьим билетом.
— Сюда, сюда! Скорее! Вот стервец!
Копейкин, как того требовали правила приличия и закон о полиции, представился, Ольгу представлять не стал. Потом перешел к сути: