Идеальный вариант (сборник)
Шрифт:
– Выйдешь на пенсию – завоешь от одиночества, – говорила мама.
Лада посмеивалась. Пенсия, с ее точки зрения, – самое замечательное время, когда, наконец, можно включить в жизненный график те вещи, для которых сейчас не хватает ни времени, ни пространства. Она уже сейчас откладывает часть зарплаты для грядущих путешествий по миру. Кроме того, хочет написать не менее пяти учебников по юриспруденции. И еще на пенсионный возраст намечено освоение японского языка. Иероглифы – слишком сложная штука, так что одного вечера в неделю для их изучения явно недостаточно. А, предположим, родит детей? И что? Все планы коту под хвост. Только сядешь за учебник: «Мамочка, приезжай сидеть с внуками». Нет. Не дождетесь! Ни Володечек,
Лада с чистой совестью подарила истцу долгожданную свободу и, слушая тихое подвывание ответчицы, едва сдержалась, чтобы не покрутить пальцем у виска. Женщину вывели из зала суда подруги, и судья попросила секретаря открыть окно.
– Душно, да, Лада Андреевна? – Исполнительная девушка Маша бросилась выполнять поручение.
– Душно, – откликнулась та. – Душно от человеческой глупости.
– Вы о ней? – помощница кивнула на дверь, за которой только что скрылась ответчица.
– О ком же еще?
– Просто любит.
Лада смерила девушку сочувственным взглядом, вздохнула:
– И ты туда же. Как можно такое любить?!
– Сердцу не прикажешь, – прощебетала Маша избитую истину.
– Я в это не верю. Ладно, зови следующих.
Следующими оказалась вполне нормальная пара. Нормальная в том смысле, что ни он, ни она не вызывали никаких отрицательных эмоций. Впрочем, они вообще эмоций не вызывали. Общались сухо, по-деловому и с судом, и друг с другом. Истица просила установить для ответчика строго определенное время общения с ребенком, не предъявляя никаких вразумительных доказательств. Из чего Лада сделала вывод, что весь процесс – это, скорее, укол в адрес бывшего мужа, нежели вынужденная необходимость. Мужчина же, наоборот, представил все необходимые свидетельства того, что его работа связана с многочисленными командировками и у него нет никакой возможности навещать ребенка по расписанию. Лада истице отказала и, когда за участниками процесса закрылась дверь, сказала секретарю:
– Вот так и заканчивается большинство любовных историй: определением местожительства ребенка и расписанием свиданий с ним одного из родителей.
– Вы – пессимистка, Лада Андреевна.
– Я – реалистка. Жить, Машенька, надо головой, а не сердцем.
– Но это же так скучно!
– Скучно? – Лада не поняла эмоционального порыва юной девушки. – А мир вообще не слишком весел. И нужно быть морально готовым ко всей той грусти, что его наводняет. А еще лучше себя от этой грусти как-то огораживать. А не то…
– Что?
– Не то получится так, как со следующими гостями. Давай помолчим минут пять.
Маша с готовностью кивнула и застыла на месте, боясь шелохнуться. Душа Лады ликовала. Вот еще одно доказательство того, что пиетет и уважение она внушает и молодежи, несмотря на отсутствие на лице килограмма косметики и шпилек на каблуках. Откуда женщине было знать, что за глаза помощница называет ее «старой грымзой» и, не стесняясь, копирует манеру смотреть на свидетелей по делу поверх очков? Об этой стороне жизни Ладе было ничего неизвестно. Ей была знакома только та, в которой она сидела в смежной с залом суда комнате и дышала, дышала, дышала.
Последнее слушание было именно тем, документы по которому изучала дома. Такие дела Лада не любила. Нет, никогда не колебалась и не думала нарушить закон, но все же осадок оставался. Она не жалела женщин, не заботящихся вовремя о своем будущем, но ее угнетала мысль о невольном пособничестве жадным мужчинкам, не желающим отрезать хотя бы кусочек пирога бывшим женам и детям. Жены – ладно, дело десятое. Но разве бывают бывшие дети? Кроме того, Лада не могла не чувствовать и не осознавать, что каждая из истиц, которым приходилось отказывать в возможности поровну разделить имущество (если бы оно было, то разделила бы, конечно, но как делить то, чего нет?), уходила из суда, унося в себе, а то и изрыгая проклятья в адрес не
Но кричать что-то после объявления заседания закрытым было не положено. Тем более судье. Вот и молчала.
– Зови! – крикнула Лада Маше и завернулась в мантию. Во время таких процессов она всегда надевала мантию, чтобы подчеркнуть: она подчиняется только закону, а не эмоциям или женской солидарности.
Все закончилось гораздо быстрее, чем предполагалось. Истица не истерила, не умоляла и не плакала, сказала, что все понимает и предполагает, что суд не сможет удовлетворить ее просьбу (она так и сказала – «просьбу»), потому что у нее нет ни малейших доказательств настоящего «богатства этого человека». Когда женщина произносила речь, она смотрела на мужа, нет, не с презрением, которое было бы вполне понятно, а с плохо скрываемой жалостью. Лада даже решила, что истица ей нравится. «Вот человек, умеющий держать удар. Знает, что погорячилась с отсутствием брачного контракта и теперь расплачивается за это, но, видимо, считает, что и муженька бывшего где-то поджидает расплата за его, мягко говоря, недостойное поведение». Сказала истица и о том, что у нее есть свидетели их с мужем прошлой обеспеченной жизни, но их слова, «ясное дело, ничто против бумажки».
– А по документам этот красавец чист, ваша честь, можете не сомневаться! – заверила женщина и замолчала.
– Я разберусь, – ответила Лада.
На секунду ей даже стало жаль, что у женщины не было адвоката. Как знать, возможно, знающий специалист откопал бы какую-то лазейку, которая дала бы возможность законным образом лишить негодяя какого-то имущества, расписанного теперь по многочисленным родственникам. Лада вполуха слушала, как ответчик распинался о том, что беден как церковная мышь. Она знала наизусть все их пламенные речи, произносимые чаще голосами дорогущих адвокатов: «Проблемы в бизнесе. Угроза банкротства. Грядущая нищета». И бла-бла-бла… В общем, туфта чистой воды. Сегодняшний ответчик, кстати, явился собственной персоной и восседал рядом с адвокатом так значительно и смотрел на всех присутствующих свысока, как только может смотреть мужчина, который ездит на машине матери, живет в квартире брата и еще часто посещает бабушку, живущую за городом. Нет-нет, не в деревне. В элитном охраняемом коттеджном поселке.
– Гол, ваша честь, гол как сокол, – сказал он, подтверждая слова адвоката белозубой улыбкой, сделанной наверняка на средства дяди, или дедушки, или кого там еще указанного в представленных суду документах.
– Чем ответчик зарабатывает на жизнь? – поинтересовалась Лада.
– У него своя компания. Очень маленькая и почти совсем не прибыльная. Но мой клиент, как честный человек, готов платить бывшей жене законные двадцать пять процентов от заработанного на содержание ребенка.
Маша положила на стол Лады документы, свидетельствующие об официальных доходах «бедняка». Та вздохнула. Прописанная в них цифра кричала о том, что на отпущенные бывшей жене средства прокормить нельзя не только ребенка, но и котенка или даже попугая.
– Ничего не получится, да, ваша честь? – неожиданно нарушила регламент истица.
Лада подняла было молоток, но тут же опустила. В словах женщины никакого неуважения к суду не слышалось. Не было в нем и надежды. Одна только всеобъемлющая и уже ставшая привычной безысходность читалась в каждом звуке, слетевшем с губ этой женщины. Что ж, во всяком случае, несмотря на допущенную оплошность (отсутствие брачного контракта), следовало признать, что голова у той все-таки была на месте. Она не питала призрачных иллюзий и отдавала себе отчет в том, что должно произойти. Лада в ее глазах – судья, следующая букве закона, а не добрая волшебница, дарующая волшебной палочкой то, что пожелается.