Идеальный вариант (сборник)
Шрифт:
– Не грусти! – сказал он, когда признавался. – У тебя же есть Анечка.
«Анечка есть, да только не у меня», – подумала Дина и промолчала. А что тут скажешь?
Шли годы. Дина была хорошей женой и жила почти счастливой жизнью. Ходила не только на работу, но и в кафе-мороженое, и в кино, и даже на выставки. Иногда встречалась с Анюткой – уже вполне взрослой дамой, приятной во всех отношениях. Та была замужем за перспективным молодым человеком и ждала ребенка.
– Если нужна будет помощь, – сказала Дина, – только скажи. Я все сделаю. Если хочешь, уволюсь и буду сидеть с малышом.
– Зачем? – изумилась дочь. – Есть же бабуля.
Через восемь лет бабули не стало, и Анютке
– А почему вы с мамой поссорились?
– Мы с ней не ссорились, малыш.
– Но ведь все не просто, да?
– Да.
– А почему?
– Это было так давно, я уже и не помню.
– Ты меня обманываешь.
– Да нет же.
– Честно?
– Честно.
– А она говорит, ты ее на баранки променяла.
– Какая глупость! – На глазах выступали слезы. Лика подскакивала и принималась утешать бабушку:
– Ну, не плачь! Не плачь, пожалуйста! Мама правда глупости говорит.
Дина послушно вытирала слезы, а внучка улыбалась. Потом робко и очень серьезно спрашивала:
– Ба!
– Чего тебе?
– Ты если где встретишь те баранки, обязательно принеси попробовать, хорошо?
– Хорошо. Только их теперь и не найдешь нигде.
Дина и не искала. Но нашла. Совершенно случайно. В булочной около музыкальной школы, куда теперь торопилась за Ликой. Баранки наигрывали в пакете сладкую мелодию, упоительный вкус наполнял рот, а приятная сытость – желудок. Дина почти бежала по улице, не сдерживая губ, которые то и дело расплывались в улыбке. «Сейчас она, наконец, попробует. Поймет, моя кровиночка, что это за прелесть. Узнает. И матери расскажет, что это за прелесть баранки. Если бы не они, может, и не было бы Анютки. Так что обвинять меня не надо. А не было бы Анютки, и Лики не было бы».
А было бы… Было бы все по-другому и, возможно, обошлось бы без неудачных браков, поспешных абортов и брошенной дочери.
Едва Лика показалась в раздевалке, Дина протянула ей пакет с баранками. Глаза светились счастьем. Она смеялась. Внучка почти с вожделением схватила лакомство и откусила кусок. На лице ребенка выступила целая гамма чувств: удивление, разочарование и даже недоверие.
– Гадость! – резюмировала Лика.
– Гадость? – оторопела Дина. – Но я же пробовала.
– А ты попробуй еще раз, – сказала девочка и посмотрела на бабушку очень грустным и взрослым взглядом.
Дина не посмела ослушаться. Надломила баранку, пожевала чуть-чуть и вдруг почувствовала, что, если немедленно не выплюнет, задохнется. Выбежала на крыльцо и долго плевала в урну, не обращая внимания на брезгливо оборачивающихся прохожих. Опустошенная и несчастная вернулась в раздевалку.
– Ну? – пытливо поинтересовалась Лика.
«Все было бы по-другому», – снова подумала Дина и кивнула:
– Гадость.
Бабушка и внучка вышли из
Маша Фокина – одноклассница Лики – вошла в раздевалку и посмотрела на одиноко лежащий на скамье пакет с баранками. Она редко ела сладости: жила с мамой и бабушкой. Бабушка была старенькая и получала копеечную пенсию. Мама болела церебральным параличом и вела надомную работу на телефоне. Они не жили, а выживали. Машина скрипка была единственным ценным предметом в доме. Собственно, в музыкальную школу девочка ходила потому, что это была практически единственная возможность заниматься чем-либо бесплатно. Были, конечно, спортивные школы, но Маша была хилой, болезненной и капризной. В общем, со спортом не дружила.
Она положила скрипку на скамью, не сводя взгляда с пакета. Девочка немного подумала, оглядела пустую раздевалку и быстро достала одну баранку, захрустела, зажмурив глаза. Потом еще одну, и другую, и третью. Лакомства быстро закончились. Маша с грустью рассматривала пустой кулек и думала, что ничего вкуснее в жизни не ела.
Бабочки в животе
Лада Пахомова не разводилась. Она разводила. Иногда хотелось все бросить и пойти в мировые судьи, чтобы не выслушивать ежедневно вереницу претензий людей друг к другу. И не переживать. И не сочувствовать. И решений не принимать. Ведь у мировых судей как? Участники процесса в суд явились? Претензий друг к другу не имеют? Ну и славненько. Всем спасибо. Все свободны и от судебных дрязг, и от семейных уз. А Лада – судья высшей категории. К ней отправляют только тех, кто с претензией. У нее без прений сторон, взаимных упреков и дурно пахнущих деталей не обходится практически ни одно заседание.
Иногда девушка жаловалась на жизнь подругам, но те всерьез вялые стоны не воспринимали.
– Ты, Ладка, все равно мировой судья! – заявила как-то Леля Череницкая – лучшая подруга, пребывавшая в совершенно счастливом третьем браке, а два предыдущих закончились зычным ударом Ладиного судейского молотка. – Мировой, в смысле, отличный. Не подъедешь к тебе ни на хромой козе, ни на породистом скакуне. Все у тебя по справедливости, все по закону.
– А что удивительного? – не понимала Лада. – Я же, девочки, в суде работаю.
Ответом служил дружный и еще более непонятный смех:
– Ой, Ладка, ну, уморила!
– Инопланетянка ты наша!
– Забыла, где живешь?
– Ну, знаете, – расстраивалась та, – если всех под одну гребенку… Все эти рассуждения: «У нас все куплено. Сплошная коррупция. Все равно всем платить надо».
– А не надо? – интересовалась Леля.
– Мне нет, – огрызалась Лада. – И я уверена, что таких, как я, еще пруд пруди.
– Нет, дорогая, – выражала подруга общее мнение, – таких, как ты, больше нет.
А Лада удивлялась: что в ней особенного? На носу очки, на затылке пучок, из одежды два брючных костюма. Не сразу, конечно. По сезонам. Зимой черный. Летом серый. Сумки тоже две, а содержимое всегда одинаковое: два кошелька (отдельные для купюр и для мелочи), два очечника (не дай бог, очки разобьются!), две ручки, четыре связки ключей (две от своей квартиры, две от родительской), две пачки болеутоляющих таблеток (если одна заканчивается, паника не отпускает до тех пор, пока девушка не купит следующую – запасную). Мигрень всегда накидывается внезапно и мощно. Не постепенно, по нарастающей, оставляя шанс подождать, дотянуть, принять меры, а сразу. Хватает в плен и начинает рвать голову на части с яростью раненого зверя. Так что лекарство должно быть всегда наготове. А иначе Лада перестанет быть Ладой. Перепутает истца с ответчиком и присудит кому-нибудь лишнее. Как потом, даже не людям, себе в глаза посмотреть?