Идем на восток! Как росла Россия
Шрифт:
Чужаки в чужой стране
14 июня (по новому стилю) 1903 года КВЖД была наконец открыта и сдана в эксплуатацию, после чего в течение двух-трех лет Маньчжурия, традиционно – одна из самых «неперспективных» провинций Поднебесной, превратилась в едва ли не самую экономически развитую и благополучную часть Китая, желанную цель для всех искателей счастья. К 1910-му население ее за счет внутренней миграции выросло вдвое, с 8 до 16 миллионов человек. Такие темпы роста населения изрядно превышали соответствующие показатели областей российского Дальнего Востока, вынуждая власти Амурского наместничества поощрять трудовую миграцию из-за Амура, по причинам, бывшим тогда куда понятнее, нежели нынче, ограничивая, однако, право «сезонных кули» на натурализацию. Особые изменения претерпел Харбин, в считанные годы из полустанка выросший в европейский благоустроенный город с населением около 70 тысяч человек, в основном русских (примерно 25 %) и китайцев, среди которых, кстати, осесть в Харбине считалось великой удачей. Что вполне понятно. Русское население, являясь в основном интеллигенцией («белые подкладки» и «синие воротнички»), обустраивало жизни в соответствии со своими убеждениями. «Я научился читать, писать по-русски, затем, у хозяйских дочерей, немного и по-французски, – вспоминал позже известный революционер Ли Лимэй. – Нам, харбинцам, сверстники из других мест завидовали – ведь только в Харбине бедный мальчуган мог бесплатно обучиться грамоте, а если кто-то
Вот, собственно, и все.
Глава XXXIII. В той степи глухой (1)
А между тем не стоит забывать, что граница России понемногу сдвигалась и в направлении территорий, ныне именуемых Казахстаном…
Круговорот в природе
С самых азов начать, увы, не получится. Слишком глубоко придется копать. Посему будем отсчитывать предысторию интересующей нас темы примерно с середины XV века, когда в Великой Степи творился полный бардак (слово, говорят, тюркское, так что в данном случае вдвойне уместно). Несчитанные скопища отдаленных потомков Чингисхана и менее отдаленных – Тимура грызлись между собой, пытаясь сколотить хоть что-то похожее на устойчивое государство. Сколотить иногда получалось. Устойчивое – нет. Головы летели, как кегли, а платила за все изыски, как водится, кара-чу, «черная кость». Поскольку же никакой отдачи раз за разом не получалось, в какой-то момент несколько степных родов разного происхождения, плюнув на все, откочевали от «природного повелителя» куда глаза глядят, сообщив на прощанье, что отныне будут жить своим умом и строить свое ханство, ханство «казахов» – свободных людей. Чуть позже, окрепнув, они потеснили менее вольнолюбивых собратьев из степей на юг, за Сырдарью, где те, смешавшись с оседлыми аборигенами, начали жить-поживать, понемногу превращаясь в «узбеков», и приняли строить очередную Орду. Как ни печально, подробно излагать история величия и упадка Казахского ханства здесь не место, однако важнее всего для нас то, что после массы проблем оно на рубеже XVI–XVII веков добилось успехов, максимально возможных для государства, остающегося кочевым. Вплоть до создания «конституции», по букве и духу почти копирующей тогдашнюю конституцию Речи Посполитой. И надорвалось.
В конце XVII столетия, при Тауке, последнем из великих ханов Великой Степи, в полной мере дали знать о себе, казалось бы, забытые, но никуда не девшиеся распри и предубеждения сотен родов и кланов, объединенных некогда отцами-основателями. К тому же ослабели и без того довольно зыбкие экономические связи между отдаленными регионами. Так что после смерти Тауке-хана единое ханство распалось на три «жуза» (крыла) – объединения, так сказать, по интересам. Кочевья Старшего лежали на юге нынешнего Казахстана, ближе к Киргизии и Узбекистану, кочевья Младшего – на западе, до берегов Яика, и северо-западе, а кочевья Среднего – аккурат там, где много позже понаехавшие мигранты поднимали целину. У каждого жуза имелся свой хан, формально подчинявшийся хану верховному, которым считался старший в роду, но по факту ничего, кроме почестей, этот титул, за который когда-то проливали реки крови, владельцу не давал. В итоге на Орду, недавно еще прочно державшую в узде степь и даже контролировавшую крупные города типа Ташкента, а ныне обернувшуюся рыхлым не пойми чем, начали с интересом посматривать соседи. «Первое десятилетие XVIII века было ужасным временем в жизни казахского народа, – писал позже великий русский востоковед и разведчик Чокан Валиханов, потомок Чингисхана по прямой линии. – Джунгары, волжские калмыки, яицкие казаки и башкиры с разных сторон громили их улусы, отгоняли скот и уводили в плен целыми семействами». Не говоря уж о понемногу встававших на крыло Хиве, Бухаре, а главное – Коканде. И все это, однако, было лишь полбеды. Настоящую беду «свободным людям» только предстояло перебедовать…
Неизвестная война
Если кому-то не совсем понятно, кто такие джунгары, помянутые Чоканом, поясню: таково общее наименование нескольких родственных племен, населявших крайний запад исторической Монголии. Ничем особым себя эти племена не зарекомендовали аж до начала XVII века, когда, кстати, одновременно с маньчжурами, заявили о себе в полный голос. Уже в 1635-м княжеский дом Чорос объединил племена, обитавшие между хребтами Тянь-Шаня и Алтая в мощное Джунгарское ханство, вырезав всех диссидентов, которым не удалось вовремя убежать (именно от чоросов бежал куда глаза глядят князь Аюка, осевший на Волге). Политический проект, сформулированный и завещанный наследникам Эрдени-батуром, первым ханом Джунгарии, был предельно прост. Программа-максимум: покорить Китай, по праву принадлежащий монголам и непонятно с какой радости захваченный маньчжурскими выскочками. Для чего предварительно объединить всю Монголию, обязательно истребив под корень вконец выродившийся и бездарно просравший наследие Потрясателя Вселенной род Борджигин. А чтобы вся эта сказка стала былью, начать с казахов, которые явно недостойны иметь такие хорошие и, что важно, удаленные от Китая пастбища. К тому же казахи еще и загораживают дорогу к богатым городам, словно не понимают, каких деньжищ потребует война с Китаем, а их джигиты не горят желанием сражаться под знаменами Джунгарии, и плюс ко всем среди них тоже слишком много Чингизидов. Короче, ура!
Поначалу казахам удавалось держать ситуацию если не под контролем, то, по крайней мере, в равновесии, однако ежегодные атаки изматывали их, тем паче что убедить соседей помочь было не всегда просто. А вторжения становились все масштабнее, и удача все чаще улыбалась джунгарам. Даже когда хан Галдан-Бошокту решил, что пришло время помериться силами с Цинами, и проиграл, легче не стало. Осторожные маньчжуры, отбив атаку, доведя наглеца до самоубийства и по ходу дела покорив Халху (Восточную Монголию), рисковать, продолжая войну со слишком сильной Джунгарией, не стали. Они просто предельно укрепили границу, подтянули огромное количество войск – и у ойратов осталось только одно направление для экспансии. Да. Вы правильно поняли – Великая Степь, где и без того все было совсем не слава Аллаху. После смерти Тауке-хана его сыновей не слушал никто. Жузы жили своей жизнью, то торгуя, то понемногу воюя, и хотя против схватки с джунгарами не возражал никто, главными быть хотели все, в результате чего войска вообще не собирались. Дошло до того, что оборону начали налаживать «снизу» безродные степные авторитеты, находившиеся до того во всеордынском розыске. Какое-то время это помогало. Но в 1723-м джунгары пришли ставить точку. Началась «Актабан шубырынды» – «Година стертых пяток», вошедшая в память казахов как одно из величайших бедствий в их истории. В сущности, сумей они собраться в кулак, особой проблемы не было бы. Как докладывал императрице Анне знающий наблюдатель, начальник оренбургской экспедиции Иван Кирилов: «Ежели бы обе киргизские орды согласились, а у них один хан с войной войдет, а другой оставляет, и так свое владение у калмык теряют». К тому же у джунгар имелись русские пленные, знающие секрет пороха, а также дважды пленный швед Юхан Густав Ренат, умеющий лить пушки почти европейского образца. По всему по этому не стоит удивляться, что казахов буквально стерли с лица земли. Уцелевшие бежали в Ташкент и Туркестан, но джунгары пришли и туда, и лишь самые удачливые
Возможно, даже более чем возможно, что в результате Казахстана и не было бы на нынешней политической карте мира, если бы неожиданную прыть не проявил Абулхаир, хан Младшего Жуза. Ему удалось сперва придержать и потрепать джунгар в урочище Улултау, а затем, собрав всех, кто еще не стер пятки, разгромить передовые силы врага у горы Анракай. После чего ойраты, решив, что доделать начатое всегда успеют, отошли на отдых в родные степи, а казахские старшины собрались решать, что делать. И первым делом отказались избрать Абулхаира великим ханом, справедливо рассудив, что боец он, конечно, классный, но чересчур активный, да и популярный, так что сажать его себе на шею едва ли стоит. На что обиженный (а кто бы на его месте не обиделся?) Абулхаир заявил, что хрен с ними со всеми, отныне его дело сторона, благо джунгары гуляют по территории Старшего и Среднего Жузов, а пастбища Младшего от всего этого безобразия, тьфу-тьфу-тьфу, достаточно далеко. В ответ же на ехидный вопрос, много ли времени понадобится ойратской коннице проскакать это «далеко», ежели Старший и Средний падут, уже убывая, ответил в том смысле, что на идиотские подначки реагировать не намерен, а за Младший Жуз, хвала Аллаху, есть кому заступиться…
Братушки
К отдаленным пастбищам родов, позже составивших Младший Жуз, Россия вплотную приблизилась задолго до того, еще при Иване Грозном. Поскольку сибирский Кучум был ставленником Бухары, а следовательно, врагом тогда еще единой Казахской Орды, знакомство началось мирно, и так оно пошло и дальше. Особо не общались, но и не враждовали, понемногу торговали, при нечастых конфликтах типа «кто у кого овец угнал» умели находить общий язык. Племянник казахского хана Ураз-Мухаммед, при неясных обстоятельствах оказавшийся в Москве, стал даже крупным вельможей, боярином, князем, а потом и ханом Касимовским, активно участвовавшим в событиях периода Смуты. Чем дальше продвигались первопроходцы на восток, чем ближе к Великой Степи вырастали их города – Гурьев на Яике, Тюмень, Тобольск, Томск в Сибири, – тем более нарастали объемы торговли, плотнее становились контакты, прочнее хорошие отношения – вовсе не потому, что русские и казахи были ангелами во плоти, но в связи с тем, что первые нуждались в безопасности караванных путей в Среднюю Азию, а вторые могли эту безопасность обеспечить. В 1717-м, незадолго до смерти, Тауке-хан даже обратился к Петру I с предложением принять российское подданство, но без выплаты ясака, без исполнения повинностей и при сохранении власти хана, то есть сугубо формально, мотивируя это тем, что времена трудные и без помощи за порядком на дорогах трудно уследить. Вмешаться всерьез Петр, еще далеко не завершивший Северную войну, конечно, не мог, но и цену вопроса он понимал отлично. А потому, высказав в письме князю Гагарину, генерал-губернатору Сибири, свое мнение («Всем азиатским странам и землям оная орда ключ и врата, и той ради причины оная орда потребна под Российской протекцией быть»), оставил решение на усмотрение князя. Гагарин же, имея в виду, что помощь казахам означает вражду с джунгарами, то есть срыв освоения богатых золотом и серебром берегов Иртыша, «без прямого государева указа калмыцкого владельца воевать не велел». Что на тот момент было разумно, а значит, правильно.
Однако ситуация менялась, и быстро. В 1715–1720-м, к неудовольствию джунгарских хунтайджи, Россия начала строительство Иртышской укрепленной линии, за которую «нойонам удачи» хода не было. Возникла цепь крепостей: Омская, Семипалатинская, Усть-Каменогорская, охраняемая новоучрежденным Сибирским казачьим войском. В новых условиях джунгары становились недругами, а их враги, напротив, друзьями. Поэтому, когда в 1730-м в Оренбурге получили письмо с предложением о союзе от Абулхаира, правительство Анны Ивановны ответило согласием. Разумеется, не на «военный союз», а на «покровительство», правда, на условиях предельно мягких и мало к чему, кроме лояльности, обязывающих. В сентябре 1731 года российский посол Тевкелев зачитал грамоту хану и его биям, а затем пояснил некоторые детали субординации в международных отношениях. С неделю поразмыслив, аксакалы, активно уговариваемые ханом, согласились, и 10 октября казахами была принесена первая в истории присяга на верность России. Младший Жуз получил гарантии помощи в случае, если джунгары атакуют его кочевья, а выигрышем лично Абулхаира стало признание Россией его пожизненного ханского статуса с передачей оного по наследству, что опрокидывало все степные понятия, ставя точку на принципах «лествицы» и выборности.
Можно ли назвать это «добровольным вхождением в состав»? Нет, конечно. По крайней мере, пока. Обе стороны ни о чем таком не думали, и в виду имели совсем другое, и на вечные времена не закладывались. Но у истории свои законы, и рыбка задом не плывет, да и какие варианты имелись у казахов? А никаких. Джунгары никуда не исчезли и исчезать не собирались, напротив, теперь они воевали, чтобы выжить, потому что Цины, вошедшие в зенит могущества, медленно вытесняли их из родных мест, вынуждая искать новые земли для поселения. И потому почин Абулхаира очень скоро подхватили и лидеры Среднего Жуза, гораздо более далекого от России, почти с ней не связанного и пока что интересующего ее куда меньше. Причем хан Абулмамбет, вернее, его кузен, еще не хан, но «сильная рука» орды султан Аблай, комбинировал вовсю. Уже успевший признать суверенитет Империи Цин, он в 1740 году, не уведомляя Пекин, присягнул и Петербургу, определив это как «политику между львом и драконом». И не прогадал. Всего лишь год спустя выгоды сделки стали очевидны. В очередном отчаянном вторжении джунгары опустошили Средний Жуз, одолев и даже пленив Аблая, затем ворвались в пределы Младшего… но когда их конница подошла к пограничной линии, русские власти сперва немного постреляли, проредив лаву, а затем, угрожая союзом с маньчжурами, заставили хунтайджи Галдан-Цэрэна не просто отступить, но вообще уйти из казахских степей. Сам Аблай, пробыв в плену около года, был отпущен благодаря дипломатическим усилиям оренбургского губернатора И. Неплюева и жесткости Карла Миллера, специального посланника Сената Российской Империи.
В 1745-м Галдан-Цэрэн, последний великий потомок Эрдэни-батура, умер, и ханство поползло по швам. Сказалась усталость от столетия беспрерывных походов, сыграло свою роль и серебро, щедро рассыпаемое агентами Цин родичам правителя, имевшим хоть малейшее право на престол. Первая в истории ханства усобица становится и последней: воспользовавшись склокой, Цины начинают последнюю атаку, не на завоевание, а на уничтожение. Никогда, ни раньше, ни позже, такого не бывало. Но маньчжуры знают, чего хотят, в их действиях нет бездумного зверства, только холодное ratio: именно ойраты и только ойраты, пусть сейчас и ослабленные, остаются потенциальным конкурентом в борьбе за Китай. Причем, в отличие от тех же казахов, даже ежели казахи вдруг усилятся, конкурентом, имеющим опыт создания суверенного государства, да еще тесно связанного с Россией. В 1756 году при императоре Хунли трагедия завершается. «Година стертых пяток», подобно бумерангу, ударила того, кто ее запустил. «В Джунгарии, – подвел итоги историк Вэй Юань, – насчитывалось семьсот тысяч семей, четыре десятых умерли тогда от оспы, две десятых бежали в соседние страны, три десятых было уничтожено великой армией». А землю без населения Цины включили в состав Поднебесной, образовав новую провинцию Синьцзян (Новая Граница), напрямую смыкающуюся с кочевьями Среднего Жуза. Аблаю приходится признать себя уже не вассалом, а подданным маньчжуров; в 1757-м он вынужден был съездить в Пекин, где получил титул «вана».