Идем же, смертный, поищем ее душу
Шрифт:
Его и впрямь посещали видения, отрывочные картины того места, куда лежал наш путь. Я это знаю точно, потому что сам всю дорогу вслушивался в происходящее там. Отрывки песни ветра и рев пламени то и дело доносились до меня. О изначальная простота и чистота этих звуков! Но вскоре к их первозданному хору начали примешиваться иные созвучия, потаенные, точно скрытые в глубине других, более сильных звуков, однако знакомые и узнаваемые. То были голоса. Да-да, именно голоса, человеческие голоса, а не карканье или омерзительное хихиканье мелких душонок, превращенных смертью в гнусных тварей. В доносившихся до моего слуха голосах
Я хотел сказать – мы ожидали, что окажемся на плато. На самом деле то, о чем предупреждали наши чувства, оказалось куда ближе, чем мы полагали. Потрясение, которое мы испытали, оставив позади огромный залив, взобравшись на почти неприступную скалу и обнаружив прямо у себя под ногами пропасть, размерами тысячекратно превосходящую первую, не сравнимо ни с чем. Никакого плато на вершине не было. Мы стояли на самом краю громадного кратера.
Сначала нам показалось, что дно его скрыто водами маслянисто поблескивающего черного озера. Но порывы ветра, то и дело долетавшие снизу, и грохот, гулким эхом отдававшийся в глубине неисчислимых пещер, тут же указали нам на ошибку. То, что мы принимали за озеро, оказалось дырой в днище кратера. Ниже простирался целый лабиринт каменных коридоров, по которым ветер гнал обрывки пламени, точно адскую метель.
Вдоль стенки кратера вилась вырубленная из той же породы лестница – длинный, плавной дугой выгибающийся пролет, состоящий из множества узких ступенек. Проводник был уже на полпути вниз и теперь, остановившись, нетерпеливыми жестами показывал нам, чтобы мы спускались за ним. Мы пошли.
Невозможно передать словами, до чего невесомым и хрупким чувствуешь себя, спускаясь в кипящий огненной пургой котел, да еще по такой ненадежной тропинке. Похожее ощущение можно испытать, когда переходишь через Имаусские горы зимой, в непогоду, по обледеневшей козьей тропе. Однако спускаться по стенке громадного кратера было намного труднее, ибо порывы ветра налетали с разных сторон, постоянно борясь друг с другом и меняя направление, так что приходилось все время быть начеку, чтобы не оказаться сбитым с ног невесть откуда взявшимся вихрем.
По дороге ничего нового внизу мы не заметили. Потоки огня, то и дело проносившиеся под нами, на мгновение выхватывали из тьмы то тяжелый каменный свод, то устье туннеля. Само пламя походило на огромные красные полотнища, которые торжественно развевались, увлекаемые воздушным потоком, пока их не разрывали в клочья противоборствующие течения на одном из подземных перекрестков. Время от времени мы видели и обитателей бездны, когда их стремительный полет пересекался с движениями огненных вспышек, – сверху они казались не больше мотыльков.
Последний десяток ступеней отделялся от стенки кратера и нависал над бездной подобно небольшому трамплину. Проводник остановился намного выше этого места и жестами указал,
– Вам придется позвать ее самим – спускайтесь, – сказал он.
Мы протиснулись мимо бессмертного: Халдар впереди, Дефальк по-прежнему между нами. Мой друг шагнул на самую последнюю ступеньку, и я вдруг осознал, что движения его полны необычайной уверенности, точно пропасть внизу не внушает ему ни малейшего страха.
– Далиссем! – позвал он. Голос его совершенно затерялся в реве ветра. – Далиссем из Луркнахолма! Приди. Дефальк доставлен в твое распоряжение!
Казалось, слова перестают звучать, едва успев сорваться с уст, но со дна бездны, точно ответ, колонной поднялся ледяной ветер и начал, ни на мгновение не затихая, дуть нам в лицо. На несказанной глубине прямо под краем последней ступени возникла движущаяся точка. Она росла, приближаясь. Вскоре стало понятно, что это плывет по воздуху человеческая фигура.
И так она появилась перед нами во второй раз, Барнар: вырвалась из мрачной бездны, глаза горели непреклонной решимостью, волосы черными змеями вились по плечам, обнаженное тело факелом светилось во тьме.
Здесь движение давалось ей без труда. Быстрая и гибкая, точно крылатая кошка, вспрыгнула она на последнюю ступень лестницы. Там она встала, уперев руки в бока, кивнула Проводнику, улыбнулась нам с Халдаром, но человека, которого мы привели к ней, не удостоила даже взглядом. Он заговорил с ней дрогнувшим от волнения голосом:
– Далиссем! Прости меня и прими к себе!
Даже Халдар удивился так сильно, что оторвал взгляд от Далиссем и повернулся к Дефальку. Что до меня, то, осознав смысл его слов, я уставился на него, раскрыв рот от изумления. Но Далиссем заговорила, точно ничего не случилось:
– А, так вы, значит, привели его! Я сделала правильный выбор. Воистину, вы двое – величайшие из всего братства воров, иначе вам ни за что не справиться бы с этой работой! – (Клянусь, Барнар, именно так она и сказала, слово в слово.) – Но, увы, любезные мои вассалы, кто поверит вам, вздумай вы похвастаться своим подвигом?
Дрожащим от переизбытка чувств голосом Халдар отвечал:
– Госпожа, мне не нужно иной платы, кроме счастья лицезреть тебя снова. И я в твоем присутствии отрекаюсь от своих прав на Ключ в пользу Ниффта – пусть владеет им безраздельно. Окажи мне честь и прими мой отказ от вознаграждения в качестве залога пылкой и чистой любви к тебе.
Далиссем расхохоталась.
– Чистой и не только, Халдар Диркнисс. О, я с охотой приму и этот залог, и множество других! Что касается Ключа, то отрекаться тебе не от чего. Я обманула вас подделкой. – И она продолжала смеяться, то впиваясь долгим жадным взглядом в лицо Халдара, то переводя ликующий взор на меня.
Она и впрямь отличалась удивительной красотой, ее хорошо развитые соски и черный треугольник внизу живота были словно заряжены какой-то магнетической энергией, как кошачья шерсть, которую тронь – и полетят искры. Дефальк покачнулся, точно пьяный, но промолчал. Думаю, он слегка помешался от стыда за то, что она его не замечает. Я и сам будто тронулся немного, ошарашенный заявлением о том, что никакого Ключа не существует. К моему потрясению примешивалась солидная доля до боли знакомого ощущения: по-моему, то было подозрение, которое, неведомо для меня самого, жило в глубине моей души.