Идеология суверенитета. От имитации к подлинности
Шрифт:
Вместо предисловия
Михаил Леонтьев — обо всём, кроме политики
Встреча Михаила Леонтьева, известного журналиста, политолога, аналитика, в эфире «Русский час» телеканала «Спас» с сотрудниками редакции журнала «Фома», а также студентами и аспирантами МГИМО и студентами Московской Духовной семинарии и академии. Ведущий передачи — Владимир Легойда.
В. Р. Легойда: — Михаил Владимирович, спасибо, что вы согласились к нам прийти! Получится у нас поговорить с Леонтьевым обо всем, кроме политики? Как вы думаете?
М. В. Леонтьев: — Ну, не знаю… Если
Справка:
Леонтьев Михаил Владимирович. Родился в 1958 г. Окончил общий экономический факультет МИНХ им. Плеханова. Занимался социологией. С 1989 г. был корреспондентом в отделе политики газеты «Коммерсант». С 1990 г. был зав. отделом экономики «Независимой газеты». В 1993 г. принимал участие в создании газеты «Сегодня». С 1997 г. — руководитель и ведущий программы «На самом деле» на ТВ-Центре. С 1999 г. — ведущий программы «Однако» на Первом канале.
В. Р. Легойда: — Михаил Владимирович, а помните, у Высоцкого:
«Если путь прорубая отцовским мечом, Ты соленые слезы на ус намотал, Если в жарком бою испытал, что почем, Значит нужные книги ты в детстве читал…»?Вот я, если позволите, хотел бы с этого начать. Какие «нужные книги» читал в детстве Михаил Леонтьев?
М. В. Леонтьев: — Как все, наверное. Удивительно, но мы все читали «нужные книги» в моем поколении. Самое главное — что их читали! Собственно, ерунды никакой не было кругом. И, при всех различных моих претензиях к предыдущему политическому режиму, тем не менее, как раз с точки зрения человеческой духовной жизни, человеческого общения и книг, тогда было очень много хорошего.
Я, естественно, читал в огромном количестве русскую и иностранную литературу. А если говорить о специфическом чтении, то мы с моим другом именно в детстве прочитали все, какие нам попались, исторические книжки. Любые, в том числе самые дурацкие. Поскольку книг-то было не так много, мы вычистили все доступные нам библиотеки, все доступные магазины. И если книга была историческая, независимо от того, про что она написана, — это могла быть история Азербайджана и все что угодно! — но если она была доступна, она была нами прочитана. Я очень увлекался историей, всякой. И, в общем-то, все мое базовое образование было получено тогда, потому что следующий период большого чтения у меня, к сожалению, наступил вот только недавно — в связи с профессиональной надобностью. Ну, некогда было после этого читать, к сожалению!
В. Р. Легойда: — А сейчас?
М. В. Леонтьев: — Я не представляю себе, как теперь вообще люди растут. У меня был тесть, который тогда был как-то инкорпорирован в деловой процесс. У него были дела, занятия, и он читал только газеты. Для меня это было совершенно невозможно: как человек может не читать книг? Теперь, наверное, многим нынешним людям трудно понять, как человек может их читать. Нет на это времени. Когда читать, где? И что — больше делать нечего?
В. Р. Легойда: — Да, это другая проблема! Ну, а если все-таки выделить какие-то важные возрастные точки? Ну, скажем, 10, 14 и 18 лет. Как вам сегодня кажется: есть какие-то книги, которые
М. В. Леонтьев: — Ну, во-первых, до 10 лет — базовая детская литература. Я пытаюсь петь ребенку те колыбельные песни, которые мне пел папа. Я пытаюсь достать те книжки, иногда даже в том же издании. Это, конечно, глупо, но хочется именно те, которые были у меня в детстве. Начиная с каких-то ранних: «Старик-годовик», «Двенадцать месяцев», книги про животных — Сетон-Томпсон, еще что-то… Эта литература очень важна, по-моему.
Единственно — ребенку, конечно, сейчас лучше с точки зрения того, что у меня, например, в детстве никакого религиозного воспитания не было. Я из абсолютно нерелигиозной семьи. А сейчас мой ребенок приходит из школы, и у нее задание — она рисует семь дней Творения. Ей надо нарисовать, что там делается в каждый день.
В. Р. Легойда: — Это в воскресной школе?
М. В. Леонтьев: — Нет, это обычная, нормальная московская школа — Пироговка. И такая детская вера — она совершенно другая. Она настолько… Ну, я завидую просто!
Если говорить о подростковом чтении — то это как раз историческая литература. Огромное количество исторической литературы, первоначально уж совсем художественной, а потом даже и не художественной, всякой. А уже позже — это, конечно, базовая русская литература и, может быть, европейская: Манн, к примеру… Немецкая, в основном, наверное.
В. Р. Легойда: — А почему немецкая? Нравится?
М. В. Леонтьев: — Ну, как-то так получилось, не знаю. Она задевала. Ну, у меня, естественно, было очень много читанной «хемингуятины». В своем возрасте это тоже, наверное, чрезвычайно адекватно: Ремарк, там, и вообще…
В. Р. Легойда: — А почему так скептически? Мне кажется, для журналиста, наверное, очень важно…
М. В. Леонтьев: — Я не журналист, и никогда не думал быть журналистом! И первые лет десять, что я работал в журналистике, меня от слова «журналист» немножко как-то так… трясло.
В. Р. Легойда: — Понимаю.
М. В. Леонтьев: — В действительности, я и не был никогда журналистом. Ну, что такое нормальный журналист? Журналист — это репортер. Это человек, который способен «десять суток шагать ради нескольких строчек в газете». А я за свою жизнь сделал всего пяток репортажей, в основном, чеченских. Хотя это тоже, по сути, были не репортажи. Я, наверное, называюсь не нравящимся мне словом «публицист», вот оно некоторым образом отражает истину. Публицистика — это не журналистика.
В. Р. Легойда: — Михаил Владимирович, я не первый раз слышу, что вам не нравится, когда вас определяют как журналиста…
М. В. Леонтьев: — Ну, что значит «не нравится»?
В. Р. Легойда: — Ну, вы все время подчеркиваете, что вы не журналист…
М. В. Леонтьев: — Здесь, понимаете, вопрос другой. Я совершенно готов считаться кем угодно: сам назвался, тут уж извините. Залез в «ящик» — значит, могут обзывать любым словом. Но проблема-то не в этом. Когда говорят о журналистике, сразу начинают говорить о каких-то принципах журнализма и т. д. Вот тут у меня сразу начинается отторжение. Поэтому я сразу для начала говорю, что я не журналист, с вашими принципами, пожалуйста, от меня отстаньте: я их не знаю и знать не желаю вообще. Но я считаю, что журналист — это такой же человек, как слесарь, летчик, врач…