Идет розыск
Шрифт:
— А вы с подругой?
— Нет, — резко возразил Вова. — Вот моя любовь, — он кивнул на картины. — И другой пока не требуется, представьте себе.
— Вы странный человек, — улыбнулась Лена.
Она выглядела очень привлекательно в своем простом сером платье с большим белым отложным воротником, высокая, стройная, по золотистым волосам, падавшим на плечи, перебегали отблески огня в камине.
— А вы красивая женщина, — сказал бородатый Вова, задумчиво оглядев ее. — Я бы вас нарисовал. Вот только глаза…
Лена удивленно посмотрела на
— Слишком беспокойные, — пояснил Вова. — Не люблю такие глаза.
— У ваших друзей они тоже не спокойные, — обидчиво сказала Лена.
Вова пожал плечами и спросил:
— Хотите, я вам расскажу про эти картины, или… — он прищурился. — Может быть, хотите выпить что-нибудь для начала?
— Лучше расскажите.
— Хорошо. Вот это место в лесу волшебное, — он указал на одну из картин. — Здесь разговаривают птицы…
В этот момент за окном просигналила машина.
— Извините, — торопливо произнес Вова. — Надо встретить гостей.
Через несколько минут в комнату с шумом вошли приехавшие. Первым торопливо вбежал Глинский и огляделся по сторонам. За ним проскользнул, широко и неуверенно улыбаясь, Коменков. А последним уже появился солидно, не спеша Лев Константинович, невысокий, плотный, розовый, с седыми висками и седыми, короткими усиками на широком, грубоватом лице с отвислыми, бульдожьими щеками и острыми глазами-бусинками.
Одет Лев Константинович был в коричневый с искоркой костюм-тройку с ярким, красным галстуком, и такого же цвета платочек уголком высовывался из карманчика пиджака. Однако лицо Льва Константиновича было не по-праздничному сосредоточено. Последним вошел Вова в своей синей курточке на молнии.
«Где же Петр? Что случилось? — испуганно подумала Лена, и сама насмешливо удивилась своему испугу. — Не случилось, а изменилось», — попыталась успокоить она себя. Но внутреннее напряжение не прошло.
Глинский быстро поздоровался со всеми и подошел к Лене.
— Где же Петя? — быстро и взволнованно спросила Лена.
— Представьте себе, вдруг отказался ехать, — весело объявил Глинский.
— Не представляю!
— Да, да. Что-то ему, видите ли, не понравилось. Как я ни уговаривал, ничего не помогло, я очень старался, слово даю.
— Неправда!
— Истинная правда. Не вытолкал же я его из машины?
Черные, восторженные глаза Глинского, казалось, обжигали ее. Лена всей кожей ощущала этот взгляд.
— Нет, нет! Я вам не верю.
Подошла Нина, обняла Лену за талию.
— Ленок, не расстраивайся, — умоляюще попросила она. — У мужиков всякие фанаберии случаются. Завтра будет прощения просить, увидишь. А сейчас мы выпьем, и все пройдет. Пойдем к столу, я тебя прошу, дорогая. У меня же праздник, — и, оглядевшись, уже громко объявила: — К столу! Прошу всех к столу. Мужчины, приглашайте дам.
Она подошла к Льву Константиновичу. Тот прервал свой разговор с Бобриковым и Вовой, улыбнулся и протянул Нине обе руки.
— Поздравляю, дорогая, с твоим днем, — он нежно поцеловал ее руки выше
И все начали рассаживаться.
Глинский, улыбаясь, обратился к Лене:
— Разрешите, вас пригласить. Хоть на вечер заменю вам Петю.
Лена сделала усилие над собой и, улыбаясь, кивнула в ответ. Ссориться с этим человеком сейчас было нельзя, и вообще ни с кем здесь нельзя ссориться. Поэтому Лена и заставила себя улыбнуться и сказала:
— Тем хуже для него в конце концов. Правда?
— Да, да! — воскликнул Глинский с жаром. — Он еще пожалеет!
За столом было шумно, и с каждой выпитой рюмкой шум нарастал. Все говорили одновременно, перебивая друг друга, острили, хохотали, кто-то кого-то уже обнимал, кто-то из женщин отбивался и визжал.
Вова, выйдя из-за стола, включил магнитофон. Полилась музыка, к удивлению Лены, просто прекрасная.
Лихо, самозабвенно играл какой-то зарубежный, незнакомый ансамбль, гортанный голос пел волнующие, непонятные песни.
Глинский сидел рядом, поминутно заглядывая Лене в глаза, и то ловил ее руку, то шептал ей что-то на ухо, пытаясь обнять. Он, казалось, терял голову.
Лена вначале спокойно отшучивалась, но потом начала ощущать легкое беспокойство. Глинский становился все настойчивей.
— А где же наш Димочка? — весело воскликнула Нина и посмотрела на сидевшего рядом с ней Льва Константиновича.
— Нет необходимости, — небрежно ответил тот, закуривая и следя глазами за язычком пламени на спичке, потом аккуратно взял ее за обуглившийся конец и подождал пока у него в пальцах не останется черный, изогнутый крючочек, после чего с удовлетворением бросил его в пепельницу и затянулся дымом сигареты.
Лена уже разобралась в присутствующих. Главное внимание ее привлек Лев Константинович. Выпитое вино слегка возбудило его, отвислые щеки побурели, движения стали порывисты, и, казалось, прежнее спокойствие и сосредоточенность покинули его. Он все больше шутил и разглагольствовал, азартно и даже запальчиво. Остальные мужчины заметно робели и заискивали перед ним.
Бобриков, поблескивая очками и улыбаясь, был особенно льстив. Только бородатый Вова вел себя почти равнодушно.
Между тем Лев Константинович, довольный всеобщим почтением, продолжал развивать свои мысли, при этом ожесточенно и резко жестикулируя:
— …Умный человек ищет в людях слабости и их использует. Очень умный — использует людей со слабостями. Улавливаете разницу?
— Гениально сказано! — подхватил, сияя улыбкой, Бобриков.
— Но, — продолжал Лев Константинович, делая отстраняющий жест рукой. — Дайте мне свободу жить, как я хочу. Дайте мне использовать мою голову, силу, дайте затоптать глупого и ленивого! Не дают! Я, например, коммерсант, вам знакомо это слово?
— Великое слово! — с восторгом воскликнул снова Бобриков. — Затоптали!