Иду на вы!
Шрифт:
Однако не все решается одним днем, не все мысли проникают за пределы незнаемого, не дано смертному встать вровень с Всевышним, который один все видит и знает, оставляя рабам своим лишь догадываться о Его воле и предначертаниях. И не всем, а лишь избранным, и более всего тому, кто волею Всемогущего и Всеблагого стал царем Израиля в царстве Хазарском.
Каганбеку Хазарскому Иосифу было над чем подумать. Больше всего его беспокоило возмужание Руси, ее сближение с ненавистной империей ромеев. Только силой можно вновь подчинить себе Русь, жестокой расправой с ее князьями принудить к покорности, строительством крепостей на ее западных границах отрезать Русь от остального мира и овладеть ее землями до Варяжского моря. Если Всевышний снизойдет
Что-то сзади сказал старший сын младшему, тот засмеялся и прервал мысль каганбека. Он придержал коня, слишком приблизившегося к едущим впереди рабам, глянул вперед: там, на фоне синих гор с белыми мазками первого снега, над которыми в беспредельной дали сверкал алмазом двуверший шатер Эльбруса, уже можно было разглядеть бурую гряду холмов. Гряда эта медленно поднималась, точно грязная пена из преисподней, и каганбек с тревогой вглядывался в нее: где-то там ожидает его войско мятежников, которое он должен разгромить и жестокими карами привести к покорности восставший народ.
Странные люди… Вот уже более сотни лет существует царство Израиля в степях, примыкающих к большой реке Итиль и морю Хазарскому, много лет оно властвует над окружающими его дикими кочевыми народами, но с каким-то упрямым постоянством время от времени начинает проявлять непокорность то один народ дикарей, то другой. Тут явно видна рука Византии, этого исчадия ада, которая подкупает доверчивых дураков серебром и золотом, принуждая их выступать против своих владык, не имея никаких шансов на успех. Даже если бы басилевсу ромеев удалось одновременно подкупить всех данников царя Иосифа, то и в этом случае у них ничего бы не вышло, потому что они за многие годы вражды между собой настолько утвердились во взаимной ненависти, что никакое золото не сможет затмить ее своим блеском. Тут главное знать, кого и в какое время на кого натравливать, и они будут с наслаждением резать друг друга да еще благодарить своего владыку за предоставленную возможность. А потом долго будут зализывать полученные раны – до следующего раза. Умно распорядился Всеблагой, разделив народы на правящих и управляемых, – да будет вечна его власть над неверными!
Уставший конь похрапывал, роняя с удил желтую пену, однообразно стучали копыта по жесткой земле, не знавшей ничего, кроме диких табунов сайгаков и диких же низкорослых лошадей. Мимо проплывали высохшие кусты перекати-поля, клонился под ветром серебристый ковыль, пахло нагретой землей и полынью. Время тянулось медленно, но каганбек умел ждать и терпеть. Уже тень стала короче и переместилась к конскому хвосту, когда впереди показался всадник в боевом облачении, в пурпурном плаще начальника передового отряда, и приблизился к каганбеку.
– Они стоят на холмах, мой повелитель, – да продлится твое величие на многие годы! – воскликнул он.
– Прекрасно, – взмахнул павлиньим пером каганбек. – Останавливаемся в двух милях от них, разбиваем лагерь: воинам надо отдохнуть перед битвой. Мой шатер поставить на холме, чтобы было хорошо видно все, что происходит вокруг. Прикажи, чтобы конные отряды карабулгар и печенегов постоянно беспокоили мятежников своими наскоками, не давая им ни сна ни отдыха. Пошли гонцов к дейлемитам: пусть атакуют. Пусть убивают всех мужчин, кого встретят на пути, жгут селения и все, что может гореть. Женщин и детей гнать в лагерь. Ловить священников – и тоже в лагерь. Церкви жечь нещадно, – ровным голосом приказывал каганбек, не сдерживая летучий шаг иноходца.
– Слушаюсь, мой повелитель! Да дарует Всемогущий победу твоему войску над презренными рабами!
Глава 10
Войско алан стояло на холмах под палящим солнцем уже несколько часов. Конные отряды черных булгар и печенегов, сменяя друг друга, точно вихрь в чистом поле, налетали то в одном месте, то в другом, засыпали стрелами ряды воинов и уносились назад, как только конные отряды алан пытались их атаковать.
Вдали хазарское войско разбивало походный лагерь: каждый воин вбивал или вкапывал в землю заостренный кол, который всегда возил с собой, вешал на кол свой щит. Вскоре весь хазарский лагерь был опоясан сплошным частоколом, в котором оставались лишь небольшие промежутки, устроенные наподобие ворот. На невысоком холме возник ровный круг полосатых шатров иудейских князей, в центре которого возвысился над всеми остальными белый шатер каганбека. Шатры были окружены, казалось, беспорядочно движущейся массой людей, лошадей и верблюдов, но продолжалось это не долго, движение прекратилось как-то сразу, и к небу потянулись дымы походных костров.
И на холмах аланы, видя, что битва откладывается, тоже какое-то время укрепляли свой лагерь дополнительными ограждениями, но и здесь постепенно все затихло, лишь дымы от костров потянулись к небу – обиталищу богов, точно земля молила их о пощаде, протягивая к ним свои руки.
Внизу, где уже сгущался вечерний сумрак, конница алан сцепилась с карабулгарами. Слышался визг грызущихся лошадей, звон стали, крики дерущихся. Булгары не выдержали, пошли наутек, аланы кинулись было за ними, но начальник конного отряда алан остановил их, опасаясь засады. Подбирали своих, убитых и раненых; чужих добивали и раздевали.
Пришло известие, что конные отряды дейлемитов и гурганцев прорвались в горы с юга и востока, убивают, жгут, грабят, насилуют. Войско заволновалось, но сотники прикрикнули – и ропот стих. Воины оглядывались на горы, где там и сям поднимались дымы пожаров, крепче сжимая рукояти мечей и сабель.
Так, в мелких стычках, в ожидании и тревоге, прошел весь оставшийся день.
Вот и солнце, которое одинаково светило и тем и другим, провалилось за дальние хребты. Еще какое-то время его лучи широким веером освещали белесое небо, затем веер потух, кровавая заря легла на плечи гор и медленно погасла, освобождая небо бессчетному воинству звезд и тонкому серпику месяца, похожему на кривой кинжал дейлемита, и стали видны в густой темноте мерцающие сполохи далеких и близких пожаров, да Эльбрус светился красным светом, вглядываясь из-под багрового облака, нависшего над ним, в темные дали.
Утро началось с призывного рева труб, грохота боевых барабанов. Дожевывая с лепешками козий сыр, запивая его из баклаг родниковой водой, воины молча строились на заранее отведенных местах, подгоняли амуницию.
Вдали, – сверху хорошо было видно, – вытекая из лагеря бесконечным потоком, сверкая доспехами, строилось войско хазар, хотя представителей этого народа отыскать там было бы не так просто, а все больше наемники из Хорезма да отряды степняков. Оттуда доносились звуки труб и рокот барабанов, приглушенные расстоянием, а в поднятой пыли скоро не стало видно ничего, но через какое-то время пыль стала постепенно приближаться, звучание труб и барабанов усилилось, и вот, едва войско каганбека достигло подножия холмов, оно встало, утренний ветер отнес пыль в сторону, и аланы увидели плотные ряды конницы, лес копий, бунчуки и знамена, а за ними еще и еще.
И вся эта масса стояла и не двигалась, точно чего-то ждала. Завыли трубы – и в просветы между отдельными отрядами потекли тоненькими струйками женщины и дети и стали растекаться влево и вправо, подгоняемые бичами и окриками пеших воинов. Это продолжалось ужасно долго, но едва пленники заняли место впереди войска, вся эта масса коней и всадников на них стала подниматься вверх по скатам холмов, медленно приближаясь к укрепленному лагерю повстанцев. Перед конными воинами двумя плотными рядами шли женщины и дети с петлями на шее, соединенные, казалось, одной бесконечной веревкой. Иные женщины несли на руках грудных младенцев; тех, которые постарше, вели за руки. Среди пестрых толп выделялись черные фигуры монахов и священников.