Иду на вы!
Шрифт:
Еще через несколько дней их встретил флот муромцев во главе с князем своим Всеволодом.
Святослав обнялся с ним, показал рукой:
– Видал, княже? А? Вся Русь поднялась. И с таким войском чтоб мы не одолели козар?
– Боги милостивы к тебе, княже Киевский, – ответил ему муромец. – Наши волхвы спрашивали у них, и боги ответствовали, что пойдут впереди твоего войска. Да сбудется их воля!
– Боги всегда идут впереди сильного войска, княже Муромский, – засмеялся Святослав.
– Согласен с тобою, княже, – да устрашат они наших врагов!
Ока все ширилась и ширилась, вбирая в себя небольшие речки и ручьи. Уж правого берега почти не видать, но тут вдруг открылся такой простор, что его глазом охватить невозможно.
– Итиль, княже, – с гордостью произнес князь Муромский Всеволод.
Днепр, конечно, могучая река, но Итиль… В иных местах глянешь – берегов не видать, разве что островки деревьев, затопленных полой водой. А птицы… Сколько здесь птиц! Видимо-невидимо. А рыба! То там, то тут всплеснется что-то, и не поймешь, то ли рыба, то ли водяной, то ли русалка. Или перед самым носом ладьи взметнется огромный хвост, ударит по воде, расплескав ее и пустив кругом гребнистые волны, точно бревно кинули в реку. Затем черный плавник прочертит поверхность и уйдет на глубину, так что сердце у князя зайдется от охотничьего азарта эту рыбину
Солнце показывало полдень, когда на правом берегу стали видны дымы, у костров люди и лошади. Вот уж машут руками, но голосов не слышно – так далеко это, и люди такие махонькие, аки букашки.
Святослав повелел повернуть ладью к берегу.
– Слушай! – закричали с берега, когда ладья приблизилась к нему.
– Слушаю! – откликнулся Святослав, приставив ко рту ладони.
– Конные отстали, княже, – кричали с берега. – Слишком большая вода! Хан торков Кодяча вопрошает, что делать?
– Скажи хану, что мы к вечеру встанем и подождем. Пусть поспешает! – прокричал князь в ответ и велел выводить ладью на стремя.
Когда солнце перевалило вершину своего дневного пути и стало клониться к покою, ладьи и ошивы пристали к узкой песчаной полоске правого берега, пролегшей у подножия горбатых холмов, поросших лесом. Многие вои, с шумом и гамом стосковавшихся по твердой земле людей, покинули корабли и, захватив топоры, пошли добывать дрова для костров. Сводили лошадей, чтобы дать им пощипать свежую траву в широкой лощине между холмами, по которой протекала медлительная речка. Там и сям ватаги раздевшихся до гола мужей и отроков лезли в холодную воду с короткими бреднями, в иных местах с небольших челнов заводили концы донных сетей, стрелки из лука рассыпались по камышам, подкарауливая гусей, уток и что попадется.
Такая задержка в пути не была предусмотрена, но Святослав понимал, что все гладко получаться не может, а отставшая конница торков, конные отряды северян, полян и волынян из-за разлива рек могут оказаться отрезанными от главных сил и пасть в неравных схватках с булгарами, печенегами или уграми. Выставив посты на возвышенностях, разослав конных разведчиков вниз и вверх по течению Итиля, Святослав решил дать отдохнуть воям и привести себя в порядок. Да и то сказать, с рассвета до заката не отрываются они от весел, и сам он гребет наравне со всеми, и хотя флот движется, подгоняемый течением, однако чем раньше войско поспеет к цели, тем неожиданнее для врага, тем вернее победа над ним.
Сколько лет, отправляясь в недальние походы, князь Святослав раздумывал над тем, что вот настанет время и надо будет решаться на открытую войну с хазарами. До сей поры только Олегу Вещему удавалось одерживать над ними победы, да и то не над тем войском, какое потом нагрянуло на Русь и поставило ее на колени, а над подвластными хазарам ясами, печенегами, уграми и булгарами. Главные советчики Святослава Свенельд и другие варяжские воеводы почти ничего не прибавляли к искусству вождения воев, когда надо предусматривать не только силу противника, но и его настроение, отношение с другими народами. В таком деле княгиня Ольга оказывалась более мудрой, умеющей заглядывать вперед – дальше иных волхвов. И Святослав за короткое время сумел впитать мудрость своей матери, прикладывая его к своему опыту. Он был уверен, что и на этот раз судьба и боги не отвернутся от него, тем более что каганбек Хазарский показал себя не самым умным правителем: он после разгрома алан уверовал, судя по всему, в непобедимость своих полчищ, утвердившись в том, что лишь он один имеет право навязывать свою волю подвластным ему близлежащим народам, а остальные должны ждать, когда он эту волю проявит. Слишком долго царям хазарским удавалось почти все: присоединять к своему царству новые племена и подавлять силой недовольство ранее покоренных. Наконец, и это самое главное, многие племена и народы дошли до такой степени ненависти к поработителям, что оставалось лишь чуть сдвинуть придавливающий их камень – и все непременно развалится и рассыплется в прах. Святослав был уверен, а матушка княгиня поддержала его уверенность, что время расплаты наступило и поэтому надо идти и идти вперед, навстречу своей судьбе.
И вот он идет. Но все ли предусмотрел? Все ли рассчитал правильно?
Громкие крики и вопли о помощи отвлекли Святослава от размышлений. Он повернулся в сторону лощины и увидел толпу конных то ли булгар, то ли печенегов, скачущих по берегу, потрясающих копьями и саблями. И тотчас же навстречу кочевникам бросилась конная застава северцев. Туда же побежали пешие воины сторожевого отряда. Схватка была недолгой, кочевники, отстреливаясь из луков, повернули назад, северцы пошли было вдогон, но отстали и остановились.
Через какое-то время к шатру, возле которого на чурбаке сидел Святослав, привели двух бритоголовых булгар, молодого и пожилого. У молодого была рассечена щека, пожилой придерживал одной рукой другую, видимо, перебитую мастерским ударом меча.
Спрашивать их, зачем нападали, не имело смысла: кочевник всегда нападет, если почует добычу.
– Спроси у них, к какой орде принадлежат и кому платят дань, – велел Святослав греку Свиридису, исполняющему при нем обязанности толмача.
Выяснилось, что отрядом командует сотник Кани-бек, что им приказано следить за кораблями русов и при случае взять языка, что они из племени артов, что дань платят кагану Булгар, а тот кагану Хазарскому.
– Вас перевезут на левый берег, – сказал Святослав, – дадут коней, вы поскачете в Булгар, скажете своему кагану, что каган Руси Святослав не желает зла стране Булгар и ее народу, что войско его движется на юг, что он хочет встретиться с каганом Булгар и выразить ему чувства дружбы и уважения к нему и его народу. Верните им оружие и отправьте на тот берег, – велел Святослав сотнику сторожевого отряда.
Булгар увели, и размеренная бивачная жизнь продолжилась. Дымили костры, в казанах варилась уха, рыбный дух мешался с дымом. Неподалеку от княжеского шатра звучали гусли, и сильный голос вел нараспев сказание о прошлых битвах и могучих богатырях. Но это не был голос Баяна, оставшегося в Киеве по причине старческой немощи. Зато его сказки повторяли многие и многие сказители, внося в них что-то свое, на потребу нового времени, не трогая главного, слагали новые. Быть может, и о нем, князе Святославе, кто-нибудь из них сложит свою сказку, и пойдет она в люди, как сказки о Вещем Олеге и его богатырях. Но это лишь в том случае, если ему удастся одолеть хазар и разгромить их державу.
Князь Святослав, задумавшийся было о том, что ждет его войско впереди, прислушался, и слова сказителя удивительным образом стали ложиться на душу, совпадая с размышлениями князя, точно сказитель, подслушав его думы, решил облегчить их прошлым опытом.…Как съезжался Илюша из Муровца,
С Жидовином тем да нахвальщиной,
Что он всех сильней в поле чистоем,
Супротив него нет соперника.
Зазвенели в степи сабли вострые, —
Да те сабли у них преломилися,
А друг дружку ничуть не поранили;
Тогда вострыми копьями сшиблися, —
Древки копий у них расщепилися,
И опять же друг дружку не ранили;
Бились, дрались они врукопашную,
То мечами секлися булатными,
Позазубрились мечи булатные;
То махали тяжелою палицей,
А и палицы их изломалися.
Бились, дрались до самого вечера,
А стемнело – до самой полуночи,
С полуночи до света до белого,
А не видно, чем битва закончится.
Поскользит тут Илья ножкой левою,
Тяжело пал Илья на сыру землю,
Пал Илья да промедлил маленечко,
Не вскочил враз на ножки на резвые.
Жидовин изловчился не мешкая,
Сел Ильюше на груди на белые,
Вынимал кинжалище булатное,
Чтоб вспороть у Ильи груди белые
Да навек закрыть очи те ясные,
По плеча отсечь буйную голову…
Сколько раз князь слушал это сказание про ратоборство Ильи Муровца, могучего русского поляницы, с Жидовином-поляницею, и всякий раз удивлялся тому, как верно народ в своих думах оценивает прошлое и какие надежды возлагает на будущее. Святослав лежал, вытянувшись на медвежьей полсти, положив голову на седло, смотрел на розовые облака, медленно плывущие на восток, на стаи птиц, косяками и прерывистыми линиями плывущие на север. Мерный рокот гуслей и напевный голос, сливающийся с кликами птичьих стай, клонили в дрему…
Вот лежит Илья под нахвальщиной,
На сырой земле, на родимоей,
У него от ней сил прибавилось
Против прежнего втрое-четверо.
Он махнул врага в груди белые,
Вышибал его выше-тко дерева.
Пал нахвальщина на сыру землю,
Во сыру землю ушел по пояс.
Тут вскочил Илья на ноги резвые,
Жидовину тому, нахвальщине
По плеча отсек буйну голову,
На копье воткнул на булатное
И повез ее в стольный Киев-град,
Чтобы князь со дружиной увидели,
Кто зорил-томил Русь, нашу отчину…
– Уха готова, княже, – прорвался сквозь дрему голос дядьки Асмуда.
Князь встряхнулся, откинул медвежью полсть, которой укрыл его заботливый дядька.
– Подошли конные дружины? – спросил он у Добрыни.
– Подошли княже.
– Что ж, давайте уху, а то я уж и уснул, дожидаючись.На другой день, едва забрезжил рассвет, флот отчалил от берега и, вытянувшись в походную линию, продолжил путь на юг, а по берегу, то возникая, то пропадая из глаз, скакали конные дружины.
Вдали речной простор снова неожиданно раздвинулся, хотя казалось, что раздвигаться уж и некуда. С правой стороны высокие, едва зазеленевшие берега видно, а слева вода и вода, и нет ей ни конца ни краю. Такую большую воду князь видел только на Нево-озере да на море Варяжском, а боле нигде. И он вопросительно оглянулся на стоящего на почтительном удалении проводника из народа муромы, одетого в длинную кожаную свиту, расшитую речным бисером, обутого в онучи и веревочные лапти.
Муромец приблизился, сложив на груди руки, склонил кудлатую голову.
– Что там? – спросил князь, обводя рукою безбрежный водный простор.
– Кама, – коротко ответил проводник. И пояснил: – Река такой будет, мой господин. Это река Итиль будет, другой река Кама будет. Там, дальше – страна Булгар будет, – и простер руку туда, где ярко горело, оторвавшись от воды, утреннее солнце. – Там город Булгар будет, каган там сиди Великий Булгар.
– Булгар, говоришь? – произнес князь и подозвал к себе молодого князя Муромского Всеволода. – Я мыслю, надобно послать к кагану булгарскому послов. Раньше, сказывали мне знающие люди, Булгар был союзником кагана Козарского, теперь они его данники. Пусть идет с нами. Ты их знаешь, они тебя тоже. Пойди к ним от нас послом, скажи, что князь Святослав, каган Руси, хочет заключить с ним союз, чтобы вместе идти на Итиль-град. Назначь встречу у берега.
– Я сделаю все, что ты мне прикажешь, – слегка наклонил русую голову князь земли Муромской.
Огромный караван ладей и плоскодонных ошив, растянувшийся на многие версты по речному простору, миновал место слияния Итиля и Камы и к вечеру остановился на тихой воде в двух полетах стрелы от берега, бросив в воду якоря. Видно было, как по берегу скачут всадники, их становится все больше и больше. От передовых ладей отделились четыре легких челна и ходко пошли к берегу, расплескивая воду веслами. Князь Муромский стоял на носу переднего челна.
Святослав видел, как челны приткнулись к берегу, как их окружили всадники, и густая толпа пеших и конных стала подниматься на возвышенность, на которой виднелись деревянные сторожевые башни и крепостные стены, ярко освещенные закатным солнцем. Легкие облака, похожие на птичьи перья, точно крылья самого повелителя неба Сварога, распростерлись во всю ширь небесную, наливаясь малиновым соком.
– Быть большой крови, княже, – произнес верховный жрец, служитель Перуна, обросший волосом так, что виднелись лишь крючковатый нос да бездонные колодцы глаз под нависшими бровями, и повел посохом у себя над головой.
– Это мне и без тебя ведомо, – усмехнулся Святослав. – Для того и идем. Но чьей крови прольется меньше, тот и будет на щите.
– Боги за тебя, княже. Вся Русь за тебя и прочая языци. Ибо великое дело сотворяша, угодное и людие и боги.Глава 13
Каган Булгарский, прозвищем Махмуд, недавно принявший магометанскую веру вместе со своим народом в надежде, что султан Ирака, повелитель всех исмаильтян, поможет ему и его народу избавиться от ига хазарского, встретился с князем Святославом на берегу Итиля, на виду у всего русского флота.
Был булгарский каган лет на пять старше князя русского, черная бородка и усы, аккуратно подстриженные, обрамляли его смуглое неподвижное лицо, с которого сквозь слегка удлиненные прорези смотрели на Святослава черные глаза, как два любопытных зверька из своих норок, над которыми нависала белоснежная чалма с пучком изумрудных павлиньих перьев, точно растущих из алмазной застежки. Судя по расшитому золотом яркому, под стать павлиньим перьям, халату, красным сафьяновым сапогам и богато украшенным драгоценными камнями сабле и кинжалу, каган очень хотел произвести впечатление на кагана урусов. И был явно разочарован, когда пред ним предстал крепыш в белой рубахе и портах, с пучком волос на обритой голове, в сапогах, какие носят обыкновенные вои, и без всякого оружия. И если бы каган урусов не вышел вперед из толпы таких же, как и он сам, разве что при оружии и доспехах, отличить его среди других было бы невозможно. Но сын кагана, исполняющий роль толмача, стоящий за плечом Махмуда, успел шепнуть своему отцу, что вот этот-то и есть каган урусов Святослав, иначе Махмуд подумал бы, что ему решили вместо повелителя подсунуть раба и тем самым унизить его, кагана Великого Булгара, достоинство.