Идущие сквозь миры
Шрифт:
Копье Ункаса — краснокожего из диких американских лесов — как молния поражало жирных, раскормленных гвардейцев в неудобных золоченых панцирях. Изображение изменилось. Действие теперь происходило в храме злобного бога Адримана.
На алтарной плите, прикованная золотыми цепями, была распластана возлюбленная Мрака — золотоволосая Лаяна. Из одежды на ней было лишь несколько обрывков леопардовой шкуры, разорванной в схватке и прикрывавших ее стати чисто символически. Над ней с выражением жестокого сладострастия на лице, на котором и без того были неизгладимо запечатлены все возможные и невозможные пороки, нависал Верховный жрец Адримана, коварный Тоойорг-Остар.
Хор евнухов неподобающе грубыми голосами исполнял гимн злым силам, а две изысканно обнаженные жрицы уже несли на золотом блюде с тележное колесо величиной священный каменный топор.
Злодей явно был настроен принести очаровательную северянку в жертву своему кровожадному божеству, и его не смущал даже шум битвы снаружи и грохот тарана в бронзовые ворота храма.
На экране вновь замелькали окровавленные мечи и секиры, но я был более чем уверен, что миллионы зрителей сейчас, замерев, ожидают: успеет Мрак спасти Лаяну или она разделит участь своей подруги и возлюбленной Кафи — прекрасной чернокожей Тайлы, отказавшейся удовлетворить похоть царя атлантов и скормленной за это хищным птеродактилям на Проклятом плоскогорье.
В отличие от них, я знал, что на этот раз хорошего конца не будет и гиперборей найдет бездыханное тело невесты.
В дверях появилась моя жена. Постояла на пороге, посмотрела на меня (я старательно делал вид, что не вижу ее) и прошла в гостиную.
Улыбнувшись, Марите присела рядом.
— Опять «Проклятое плоскогорье» смотрел? — спросила она.
— Оно самое, — подтвердил я.
Жена вновь улыбнулась:
— Не понимаю только, зачем было убивать бедняжку Оляну.
— Лаяну, — механически поправил я.
— Ну, пусть Лаяну. Ты вспомни, как тебя зрители ругательными письмами завалили.
— Пусть и дальше заваливают, — буркнул я. — Надоело ее спасать — семь раз уже! И вообще, я бы всю троицу прикончил с таким удовольствием…
— И не стыдно тебе — люди их так полюбили! И кстати…
— И кстати, благодаря им я — экая неблагодарная скотина — живу в этом прелестном домике, а моя жена ездит на «скандии», так?
Марите рассмеялась в ответ на незамысловатую шутку:
— Кстати о «скандии». Я собираюсь приобрести новую модель, а у нас осталось не так много денег, так что придется тебе делать новую серию.
— Ох, дорогая, и почему бы тебе не поездить на чем-нибудь поскромней? Хоть даже на «лани» или «тарпане»?
— Вот еще! — Мария фыркнула. — Ты бы еще сказал — на «стриже» первого выпуска… Ты еще скажи, что мне надо «сапфир» продать!
Я промолчал, не желая лишний раз ссориться с женой. Тем более что «сапфир» — купленная в прошлом году яхта — была моей головной болью.
Собственно говоря, это была не яхта, а перестроенная рыболовецкая шхуна водоизмещением в двести с лишним тонн.
Увидев ее еще на стапеле в рыбацком поселке недалеко от Клайпеды, Мария тут же нестерпимо возжелала ее приобрести.
Все мои возражения и даже последний, отчаянный аргумент, что я неважный моряк (лгать ей мне никогда не доставляло удовольствия), во внимание не принимались.
И вскоре, вместо того чтобы предаваться блаженному безделью в особнячке среди густых сосновых лесов, я должен был править треклятой посудиной.
Марите много раз заявляла, что не понимает, как я могу предпочесть свежему морскому ветру и стремительному бегу под парусами валяние в безделье на травке.
Разумеется, ей было невдомек, что моря, ветра и парусов за последние семь лет я хлебнул более чем достаточно, а вот того самого, нелюбимого ею ленивого покоя не набралось бы и полугода.
К тому же вместе с нами отдыхать отправлялись ее многочисленные друзья и родные, наперебой изводившие меня восхищенными охами и ахами по поводу моего умения управлять яхтой.
Было особенно непереносимо, когда вся компания требовала, чтобы я вышел в море в свежую погоду. И пока они радостно визжали, когда очередной вал подбрасывал нас высоко вверх, я, про себя матерясь и утирая с лица ледяные брызги, всеми силами старался не дать «сапфиру» стать бортом к волне.
— Яхта дорого обходится, — опять фыркнула она. — А вспомни, сколько ты тратишь на секретаршу! — Марите даже не думала скрывать своего раздражения. Причина тут, конечно, была не в деньгах: мне пришлось сменить за неполных полтора года нашего брака уже двух стенографисток, по мнению жены слишком молодых и красивых. — Сколько раз тебе говорила — купи магнитофон.
Я промолчал. Что тут сделаешь? Объяснить ей, что магнитофон тут не поможет, я был бессилен. А обсуждать денежные вопросы не любил тем более.
Однажды Марите истратила почти половину своего гонорара на какой-то необыкновенный кулон с бриллиантами и сапфирами как раз в тот момент, когда наш почтовый ящик был забит неоплаченными счетами. Я тогда промолчал: в конце концов, это ее деньги.
— Так все-таки, что тебе твои герои плохого сделали? — спросила жена чуть погодя.
— Да ничего. Просто… надоели хеппи-энды, — задумавшись, пробормотал я.
— Хе… что?
— Хорошие концы. Хеппи-энд — в переводе с английского: счастливый конец.
— Вот уж не думала, что ты знаешь английский, — пожала плечами Мария.
— Я его изучал в школе.
Новое пожатие плечами:
— Надо же! Кому нужен язык этого заурядного островка? Ничего из себя не представляют, вон, даже от ирландцев им досталось, а туда же! У них даже поэзии нормальной нет — только и темы, что драки да пьянство. Один Шекспир чего стоит! А этот их ужасный футбол?! Кстати, я на днях очень удивилась: оказывается, во Франции — нет, ты подумай, во Франции! — появилась своя футбольная команда!