Идущий к свету
Шрифт:
Павел и не предполагал, что внутри тюремного комплекса существуют особые территории, не только ничем не напоминающие место заключения, но по своему убранству и архитектуре не уступающие настоящим дворцам. Через небольшой, но ухоженный и изысканный сад его провели к увитой виноградом беседке, где за накрытым столом его дожидался уже знакомый старик. Сопровождавший Павла охранник молча удалился и они остались вдвоем.
– Поешьте спокойно, а потом уж побеседуем. У нас с вами много времени.
Павел положил себе на тарелку овощей и сыра, налил в бокал красного вина.
– А вы не составите мне компанию?
– спросил он старика.
– Я не голоден, ответил тот. Впрочем, я уже давно вас жду и, пожалуй, поем немного.
– Он слегка заикался.
Старик положил себе все то же, что и Павел, и, отломив кусок хлеба, поднялся, тяжело опираясь на край стола. Он откинул капюшон, и потрясенный Павел увидел, что это старый раввин, черная кипа и длинные пейсы не оставляли в том ни малейшего сомнения. Не обращая внимания на удивление Павла, он произнес молитвы на хлеб и на вино и вновь опустился на сиденье.
– Повторите! Ведь вы же еврей, не так ли?
– обратился он к Павлу.
– Был когда-то, пожал плечами Павел.
– Вы что, предали свой народ?
Чувствуя себя неловко под острым испытующим взором старика, Павел встал и произнес молитву. Несколько минут они ели молча.
– Как вас зовут? неожиданно спросил старик.
– Паоло. Паоло Элиацци.
– Странная для Италии фамилия, даже для итальянского еврея. Ну да ладно. Вы знаете, сколько вам лет?
– Какое это имеет значение? Я и сам уже не знаю своего возраста, так же, как не знаю, сколько лет я провел здесь, в этой вонючей камере, из которой вы меня сегодня столь любезно вызволили. Не знаю, правда, почему и надолго ли, и кто вы.
Старик отодвинул в сторону тарелку и положил на стол объемистую тетрадь с пожелтевшими страницами.
– Меня зовут рав Мозес, если вам угодно знать.
– С каких это пор раввины пользуются таким почетом в этом католическом царстве?
– Ни с каких. То, что сейчас происходит, это временное явление, стечение обстоятельств. Тщательно подготовленное, хорошо оплаченное, разумеется. Но по этому поводу я, с вашего позволения, ничего более объяснять не буду.
Они выпили по бокалу вина, и рав Мозес продолжил:
– Итак, перед нами книга учета заключенных, в которой значится и ваше имя.
– Неудивительно. Я думаю, на меня имеется и отдельное дело.
– Уже не имеется. Его потеряли. Потеряли почти сразу после ареста, но побоялись доложить начальству, - старик, очевидно, несколько волновался и оттого заикался все больше.
– Поэтому и следствия по вашему делу никто не вел, вас просто оставили умирать в камере смертников в подвале. А в этой книге имеется только очень краткая запись. Послушайте: "Горожанин мещанского звания Паоло Элиацци, владелец лавки по продаже картин и предметов старины. При совершении семнадцатого февраля 1600 года от рождества
– Ну и что же здесь удивительного, рав Мозес? Страшное это зрелище человек на костре. Мой рассудок помутился. Ничего странного.
– Да в общем ничего. Вы правы. Единственно странное обстоятельство это дата.
– Не понимаю. Семнадцатое февраля тысяча шестисотого года. День как любой другой.
– Да, если не считать того, что сегодня, когда вы вышли из своей камеры, чтобы пообедать и побеседовать со мной, сегодня десятое сентября одна тысяча шестьсот семьдесят восьмого года.
Ни один мускул не дрогнул на лице Павла. Он задумчиво отправил в рот еще один кусок желтого дырчатого сыра.
– А вы тогда уже были отнюдь не юнцом, не так ли?
– Вы хотите правды?
– Безусловно, - ответил старик.
– Что меня ждет после нашей беседы?
– Павел устремил на раввина свой тяжелый бездонный взгляд, но тот продолжал смотреть на него без всякого напряжения.
– Куда я отправлюсь отсюда?
– Домой. Вы уже свободны.
– И, словно уловив немой вопрос, добавил: - Ваш дом в порядке и отремонтирован. Подземное хранилище произведений искусства обнаружено только мной и всего лишь несколько недель назад. Там все в полной сохранности. А вот личные ценности, которые у вас отобрали семнадцатого февраля тысяча шестисотого года.
Старик выложил на стол из холщевой сумки кошелек, ключи и четыре перстня, которые стражники при аресте чуть ли не с кожей содрали с пальцев Павла, но, испугавшись проницательного взгляда надзиравшего отца-инквизитора, все же побоялись украсть и поделить.
– Вообще, чтобы вы знали, мое единственное занятие это спасение тех, кого я могу спасти.
Тут Павла проняло. Он действительно был потрясен заботой этого человека.
– Возьмите это все себе, рав Мозес. Это дорогие вещи, они могут послужить вам.
– Павел поспешил продолжить, увидев протестующий жест старика.
– Они могут быть полезны и в вашем деле спасения несчастных.
– Спасибо, но я ни в чем не нуждаюсь… кроме разве что сил, но об этом потом. А сейчас я хочу послушать вас. Впрочем… его взгляд упал на перстень с глазом, тот самый, доставшийся Павлу-Саулу от далекого предка, этот я возьму, если вы действительно мне его дарите…
– Да, разумеется! Более того, я расскажу вам его историю!
– Но рав остановил его:
– Не надо перстень слишком старый, думаю, намного старше вас, а так называемые подлинные истории подобных вещей обычно слишком сильно искажаются. Меня сейчас интересуете вы, синьор Паоло, - он надел на безымянный палец правой руки кольцо и полюбовался им.